Чистая речка

Понятно, что уже весь класс перестал решать – даже если кто-то и взялся за задачи, теперь все сложили руки и ручки и сидели, смотрели завороженно на разворачивающуюся баталию на учительской кафедре, с участием одного разъяренного генерала и смирного провинившегося солдата, то есть меня.

Я взяла ручку, лучше не спорить. И стала писать.

– Что ты пишешь? – закричала Серафима и от волнения подавилась, стала кашлять. – Что ты там, интересно, пишешь? Дай мне! «Серафима Олеговна, я больше так не буду, можно я попью…» Это что? Ты, что, из-де-ваешь-ся надо мной? – Серафима, не жалея себя, скандировала слова, как будто выкрикивая какие-то лозунги на параде. – Что ты не будешь?

– Ничего не буду, – ответила я. Встала и пошла к кулеру, налила себе воды.

– Мне тоже налей! – сказала Серафима. – Холодной! Два стакана!

Я отнесла сначала ей воды, потом вернулась и попила сама.

Веселухин не отрываясь смотрел на меня. Я чувствовала себя необычно. Что-то сильно изменилось во мне за последние дни.

– Брусникина, – уставшая Серафима откинулась на стуле. – Иди садись, решай задачу. На перемене подойдешь ко мне опять. Все, сейчас всю кровь мне выпила. До капли.

На перемене к Серафиме потащился Веселухин. Я побоялась, что он все испортит, и перегнала его:

– Подожди!

– Уйди, Лена! – сказал Веселухин. – Это я украл пальто, Серафима Олеговна.

– Помолчи. – Я обогнула Веселухина и встала впереди него. Он не отодвинулся, стоял и дышал мне так громко в затылок, точнее, в макушку, что мне стало щекотно от его дыхания. – Серафима Олеговна, Паша думал, что это мое пальто, – начала я, но услышала сзади Машин голос:

– У нас претензий нет. Только пусть больше ничего не берет. Мама так просила передать. Я надеюсь, это была глупая шутка.

– Я могу за себя отвечать! – выставился было вперед Веселухин.

– Закройся! – попросила его Серафима. – Олейникова, а у мамы точно больше нет претензий? И писать она ничего не будет директору или в управление образования?

– Нет, конечно.

– Так, тогда с этим решили. А ты у меня смотри! – погрозила она пальцем Веселухину. – Допрыгаешься! Колония по тебе плачет! Ты вообще себя в зеркало давно видел?

Веселухин выглядел ужасно. Вчера, наверно, он ободрал лицо, упав на землю. Виктор Сергеевич его не бил, это я точно видела. Но у Паши поперек лица шла огромная саднящая царапина. Волосы были взъерошены, надета на нем была толстовка, которую обычно носит, когда мы занимаемся в детском доме какими-нибудь хозяйственными делами. Прошлый раз Паша явно в ней красил что-то ярко-желтой краской – мы разрисовывали груду старого металлического хлама, которая ржавела в глубине нашего двора. Наверно, лучше бы было сдать ее в металлолом, но на чем вести в город – совершенно непонятно, заказать грузовик – на это ушли бы все деньги, которые можно выручить за металлолом. Поэтому кому-то пришла в голову отличная мысль – а не разрисовать ли эту кучу разноцветными красками?

Девочки хотели нарисовать радугу, но в результате получился страшноватое граффити – постарались мальчики, вернее, они не старались, а баловались и хотели перещеголять друг друга бессмысленностью ломаных замкнутых линий. Вот естественным образом и получилось такое оригинальное граффити. Паша бегал с желтым баллончиком, я это отлично помню.

Зачем он надел сегодня этот грязный свитер? Совсем ничего с утра не соображал или просто хотел выразить свой протест всему миру, который на сегодняшний день сошелся у него, бедного, в одной точке, расположенной где-то очень близко со мной…

Паша ничего не ответил Серафиме, посмотрел на меня страшным взглядом, демонстративно достал пачку сигарет и вразвалочку пошел из класса. Я только вздохнула.

– Брусникина, а теперь второй вопрос. Это то, что я подумала?

– Вы про Милютина?

– Про него, про родимого. Ты совсем, вообще, совсем уже?! – Серафима изо всей силы постучала себя по голове и поморщилась от боли. – Ой, куда-то я не туда себе попала… Вот знаешь, если бы это была не ты, я бы так не переживала. Ты знаешь, вообще, что у него баб, как опят на трухлявом пне по осени?

Я засмеялась.

– Что ты смеешься? Я серьезно! Считай – не пересчитаешь! Со всеми в школе переспал, ну… – поправилась она, – почти со всеми, с симпатичными. Присутствующие не в счет! В смысле, себя не имею в виду, у меня муж есть, ты знаешь. Майор! Не то что ногами дрыгать, как жеребец этот… А если и не переспал, но крутился только так – за милую душу! А ты куда лезешь? Что, мало тебе проблем? Поговорить мне с ним?

– Нет, Серафима Олеговна.

– А что ты у него вчера делала?

– Ужинала и… – Я хотела сказать, что я сидела в ванне, но пожалела Серафиму. – И он мне телефон свой дал старый, на время, потому что у меня телефон украли. Я же танцами у него занимаюсь. Он мой тренер.

– Тренер! – Серафима саркастически улыбнулась. – По какому предмету? Сексоведение? Ну-ка, дай мне руку. – Серафима взяла меня за запястье и сосредоточенно к чему-то стала прислушиваться. – Теперь говори: спала с Милютиным?