Чистилище

Рота Салливана фон Элликота состояла из тридцати одного помазанного рыцаря, считая известного нам рослого, высокородного юношу, теперь так же носившего полосатый плащ. Кроме того ему подчинялись двенадцать личных гвардейцев и семнадцать, служащих благородным рыцарям его роты. Итого – ровно шестьдесят отчаянных, безрассудно смелых бойцов, готовых решить любую поставленную задачу и выполнить самый невыполнимый приказ… бойкой рысью въезжали на центральную улицу богатой, зажиточной деревни близ Каменных бродов. Несмотря на высокий, крепкий частокол, окружающий селение, отряд без малейших препятствий въехал в широко раскрытые ворота. Что говорило о некой житейской мудрости местных жителей. Знающих, что отдав часть – иногда можно сохранить целое. Именно с этими словами спешившегося фон Элликота встретил староста деревни, иссушенный годами, но сохранивший гордую осанку и ясный взгляд старик.

– Разумно, ничего не скажешь, – Салливан холодно посмотрел на традиционные чаши с вином и молоком, которые ему вынесли в знак доброй воли. – Налицо положительное влияние старины Рейнолдса.

– Его милость, господина Рейнолдса, повесили еще по весне, сир, – выговор старосты был характерен для крестьянина, но манера держаться серьезно отличалась от окружающих селян. Старик был почтителен, но не испуган, вежлив, но не раболепен.

– Хм… Я знал, что морщинистый прелюбодей своей смертью не умрет. И кто же теперь правит вашим клочком жирной, цветущей земли? Полагаю – его убийца?

– Можно и так сказать, сир. Его палач, господин Тоу… получал с нас налог до последнего времени, – тон и взгляд старосты были красноречивее невысказанных слов.

– Тоу? Даже не слышал о таком. Вероятно очередной выскочка. И что же, он поощряет такое радушие к гостям?

– Если что и можно сказать о нашем предыдущем господине, сир, – сказал старик с заметным нажимом, вероятно из опасения, что Салливан не понял предыдущего намека, – так это то, что он был человеком практичным. Ценил, а насколько позволяли обстоятельства и берег, трудолюбивых крестьян.

Салливан понимающе улыбнулся. Перевел взгляд со старосты на загорелую женщину, все еще державшую в руках поднос с символичными чашами. Та не поднимала глаз. Вино и молоко в чашах еле заметно колыхались. Женщина дрожала.

– Хорошо отец. Ты уже понял, что мы здесь надолго, – ни секунды не веря в это протянул Салливан, – а значит будем по доброму. Хороший, трудолюбивый крестьянин всегда найдет чем накормить своих доблестных защитников. Найди мне пару телег, побольше да покрепче, – рыцарь задумчиво загибал пальцы, – найди лошадей, что бы в те телеги запрячь, крепких и выносливых разумеется. Ведь телеги то будут тяжелы, ох тяжелы-ы-ы… Но не переживай. Я вижу у тебя здесь народу то не так много, видать все по лесам разбежались да в погреба попрятались. Ну так ведь мы ребята крепкие, не ленивые. Поможем тебе те телеги то наполнить. Да глядишь и из погребов твоих трусоватых земляков повыковыриваем, что бы тоже подсобили.

Салливан взмахнул рукой. Большинство его людей спешились и рассредоточились по деревне. Сам рыцарь напомнил старосте, что в такую пору у всех хватает собственных дел, а значит ни к чему друг друга задерживать. Говорил тихо и спокойно, но закончив не спускал глаз с него еще пару секунд. Старик нервно сглотнул. Поспешность, с которой он принялся раздавать своим людям указания свидетельствовала о его понятливости.

– Салливан, – подъехав в плотную тихо начал Остин, – а на кой нам телеги? К чему нам столько? Идем на легке ведь, Данас…

– Налегке, – перебил Салливан, – но им это знать ни к чему. А излишек скинем в овраг. И еще… Не стой столбом. Иди уже… командуй. Хотя бы гвардией, для начала.

Остин не очень представлял, что же именно ему делать. Но ловко соскочив с лошади кинул поводья одному из ополченцев, нанятых накануне и бодро зашагал за гвардейцами фон Элликота.

– А может вы ее еще сожрете? – в голосе молодого рыцаря звучало отвращение. – Портки надень… воин. И живо во двор, там поросята бегают, один другого жирней.

Двое мужчин на мгновение замерли в замешательстве. Один из них, долговязый лысеющий тип в засаленной кожаной жилетке поверх кольчуги, держал под мышки вырывающуюся девушку лет пятнадцати. Другой, ширококостный, с большим, не раз сломанным носом, медленно разжал огромные кулаки. Неловко выпустив ноги девушки. На голых, тонких лодыжках заметно белели следы пальцев. Долговязый неловко отстранился, разведя руки в стороны с самым невинным видом, при этом щеря в улыбке корявые, мелкие зубы. Здоровяк подтянул снятые было портки, с забавно расстроенным выражением лица. Тяжело вздохнул, на прощанье пожирая глазами девушку, свернувшуюся на полу в позе зародыша и вздрагивающую в беззвучном плаче. Оба осторожно просочились к выходу мимо Остина. Уходя здоровяк громко шмыгнул носом. Во влажном, хлюпающем звуке слышалась горькое разочарование и обида на жестокую несправедливость.