Чистильщик

Чистильщик открыл глаза, но ничего не увидел. Сначала ему показалось, что он ослеп, но секунду спустя, машинально переключившись на тепловое зрение, он понял, что просто находится в абсолютно темной комнате. Настолько хорошо светоизолированной, что в ней не было ни единого окна, не было даже самой малой щели между дверью и косяком или – хотя бы – под дверью. Все было идеально пригнано, не пропуская свет и – очень возможно – звуки.

Руки, завернутые за спину, онемели, и Чистильщик пошевелил пальцами, кистями. Последние шевелились с трудом, скованные сзади. Повернувшись на спину на своем ложе, Чистильщик подтянул колени к груди, потом – к лицу, изогнулся немыслимо и все-таки продел руки через таз и ноги, переведя их вперед. Руки были скованы простыми наручниками. «Значит, – подумал Чистильщик, – я не у Синдиката». Каждый в Синдикате знал, что… Крак! Цепочка наручников приказала долго жить… Что любой аномал может выполнить этот трюк. А любой тренированный аномал… Чистильщик «разобрал» кисть, выдернув все суставы, и освободился от туго затянутых «браслетов»… может легко «разбираться» на составные, выпутываясь из любых пут. Тавтология, но что поделать.

Размяв затекшие кисти, Чистильщик с легкостью освободил и скованные лодыжки. Промассировав все, до чего смог дотянуться, Чистильщик встал и сантиметр за сантиметром исследовал свое узилище. До высокого потолка он не смог дотянуться, а влезть на гладкую стену возможно. Всю мебель, если так можно было сказать, в камере – он сразу так окрестил свою комнату, чтобы потом не расстраиваться – составляли тощий матрас, брошенный прямо на бетонный пол да параша.

Обойдя всю камеру, Чистильщик опустился на матрас. После сильных транквилизаторов сознание было словно мутная вода, тело – ватным и непослушным. Скрестив ноги, он откинулся спиной на холодную стену и медленно глубоко вдохнул. Задержал дыхание, резко выдохнул. И так девять циклов. Потом его дыхание изменилось, став сначала резким и прерывистым, а потом медленным и глубоким.

Через двадцать минут Чистильщик легко вскочил на ноги, пару раз невесомо подпрыгнул, несколько раз взмахнул руками и ногами. Упал на кулаки и с десяток раз отжался. В очередной раз отталкиваясь от пола руками, согнулся, раскинул ноги и сел в шпагат. Он чувствовал, что за ним наблюдают, но сделал все это лишь потому, что тело требовало движения.

Поднявшись с пола, он шагнул на матрас и сел в углу, замерев в позе лотоса. Влажный бетон стены холодил спину, в сырой камере было промозгло, но Чистильщик, одетый лишь в трусы – все остальное содрали неведомые тюремщики, – легко и быстро приспособился к окружающей температуре, почти сровняв с ней температуру тела, впадая, подобно рептилии, в сторожкое оцепенение-медитацию. Конечно, ему не терпелось увидеть своих тюремщиков, но в данном случае лучшей политикой было бы вызвать их нетерпение, чем проявлять собственное.

Свернувшись в классическую шаолиньскую «змею», Чистильщик замер, словно большая гюрза, умеющая ждать и нападать без предупреждения; столь же быстрый и смертоносный.

Орехово. Карельский перешеек. Четверг, 23.07. 9:15

Пройдя несколько сотен метров по лесу, Мишка понял, что что-то здесь не так – молчали птицы, не перебегали от ствола к стволу уже не пугливые белочки. Обычная лесная жизнь, слегка сдобренная прелестями цивилизации в виде небольшого дачного поселка, экс-пионерлагеря и полуразоренного дома отдыха, замерла, распуганная чем-то или кем-то. Еще через километр Мишка почувствовал запах гари. И замер. Северо-восточный ветер мог нести запах гари только с одной стороны – от Храма. И Мишка стал вдруг, незаметно для себя, ступать тише, пробираясь через молчащий лесок, как беззвучная тень.

Беду он почувствовал заранее, еще в электричке, и потому высадился на станцию раньше, в Лемболово. Первые полтора километра он неспешно и размеренно шел вдоль железнодорожной насыпи, но потом, подталкиваемый предчувствием, перешел на бег. За речушкой со смешным названием Кожица Мишка свернул от насыпи в лес и, умерив дыхание, зашагал тише и медленней, подходя к Храму с юго-запада.

И вот теперь Мишка стоял за толстой сосной, слегка пригнувшись, принюхиваясь к запаху гари и прислушиваясь к посторонним шумам в безмолвном, будто бы вымершем лесу. Медленно повернув голову из стороны в сторону, Мишка оглядел окрестности и так же медленно двинулся вперед, осторожно ставя ноги, пригибаясь под низкими ветками, стараясь создавать как можно меньше шума.