Чистильщик

Ярмарка – забава для простолюдинов, говорили профессора. Эрик, пожалуй, был с ними согласен: не хватало в ее забавах утонченности. Совсем не весело смотреть на уродов, которые могли бы вырасти нормальными, если бы у их родителей хватило денег оплатить услуги одаренного-целителя, и вовсе жутко думать о том, что многих из этих несчастных искалечили как раз собственные родичи, превратив в инструмент для добычи денег. Нет ничего занятного ни в бородатой женщине, ни в глотателе огня – Эрик мог бы провернуть такой фокус лишь с помощью дара безо всякого мошенничества. Уличные музыканты обычно в подметки не годятся менестрелям, которых приглашает университет.

Зато песни их до того разудалы, что невозможно не хохотать в голос, и пусть шутки солены настолько, что даже в компании развеселых приятелей их не повторить. Забавно наблюдать, как перетягивают канат, особенно когда каждую сторону поддерживает компания школяров, активно помогающих «своим», конечно же, с невинным видом и не касаясь каната – поди, докажи, кто именно плетет. Потом в победителей летят серебряки, в проигравших – медь, но особо никто не возражает. Еще веселее, когда кто-то пытается взобраться по намазанному жиром столбу – за отрезом дорогой ткани или сапогами: так и будет ездить туда-сюда, пока тем, кто внизу, развлекаться не надоест. Упасть и убиться, впрочем, не позволят: довольно легко подхватить у самой земли, а то и просто сгустить воздух в студень, чтобы падающий приземлился словно в пуховую перину. А потом кинуть серебра, расплатившись за возможную обиду. Впрочем, не обижались – кланялись да благодарили. А когда нежеланны такие забавы, можно просто бродить за руку с Марой, разглядывая товары на прилавках. Купить ей платок или сережки – на стипендию особо не разгуляться, конечно, стекло и шерсть, а не камни и шелк, но это пока. Впрочем, когда Мара получит перстень и право практиковать, она сама себе и драгоценности и шелка купит – ум, обаяние и правильное обхождение проложат дорогу даже тем, у кого дар не особо сильный, а Маре он достался сверх меры. Впрочем, как и самому Эрику. Но об этом он подумает потом. А пока можно купить медовых сот и запивать их горячим сбитнем, или просто гулять, щурясь на солнце, перевалившее к весне.

– У тебя веснушки, – Мара, стянув перчатки, коснулась кончиками пальцев переносицы. – Солнышко поцеловало.

Эрик перехватил ее руку, поднес к губам. Веснушки и веснушки, эка невидаль, каждый год вылезают, хоть и не рыжий.

– Лучше ты меня поцелуй. Солнышко обойдется.

Она рассмеялась, потянулась на цыпочках. Эрик обхватил ее за талию, прижимая крепче.

Кто-то ощутимо пихнул его в бок. Эрик выпустил девушку, огляделся. Поинтересовался очень вежливо.

– Мешаю, добрый человек?

С деланной небрежностью поправил рукав, позволив мелькнуть чеканному серебру школярского браслета на запястье.

– Нет-нет, господин, – сглотнул тот.

Слепой, что ли, этот мужик: как можно не разглядеть плаща из тонкой выделанной шерсти ярко-синего цвета: чернь такие цвета не носит, все больше серый да коричневый.

– Меня толкнули, господин, – поклонился тот. – Виноват.

Эрик кивнул. Отвернулся – не стоит этот его внимания. Простолюдин оказался понятливым, стремительно ушуршал прочь, бормоча благодарности.

Мара, словно никакой заминки не было, чмокнула его в кончик носа.

– Но мне нравится. И ты мне тоже очень нравишься.

Как будто он сомневался. Эрик снова приобнял ее за талию, коснулся губами виска:

– Хочешь сбитня?

В таверну решили не заходить – невелика радость сидеть в душной полутьме, когда на улице солнце искрится и пригревает так, что впору скидывать тяжелый, подбитый мехом плащ. Благо, хозяин прибыль упускать не собирался: сколотил из досок помост, натянул на шестах полотно, чтобы гостей слишком уж солнце не раздражало, выставил скамьи, тоже явно наспех сколоченные, но хоть обструганные как следует, уже хорошо. Служанок нанял новых – хлопотливых, но бестолковых. Эрик, усадив Мару на скамью недалеко от входа, понаблюдал за ними пару минут.

– Сам схожу, ждать не хочется.

В дверях пришлось замереть на пару мгновений, пока глаза привыкали к полумраку: ставни хозяин не раскрывал, берег тепло. Кто-то за спиной заворчал было, но, разглядев, заткнулся. Эрик не стал оглядываться, но не отказал себе в удовольствии помедлить еще несколько секунд, пусть подождет, в другой раз будет думать, на кого рот разевает. Формально у одаренных – даже полноправных, не то что школяров – не было ни власти, ни права владеть землей и людьми, ни возможности наследовать. На самом деле никто уже давно не помнил, на землях чьего рода стоял университет, да и сам король, говорят, прислушивался к советам тех одаренных, что оказались при дворе.