Чисто британское убийство. Удивительная история национальной одержимости

Родившись в Швейцарии, первоначально она звалась Мари, но позднее превратилась в Марию. Она жила безбедно, в качестве камеристки знатной дамы ездила за границу и вместе с хозяйкой останавливалась в роскошных загородных усадьбах. Эта ее связь с высшим обществом особенно возбуждала публику. Благодаря хозяйским обноскам Марии удалось собрать весьма неплохой гардероб: после задержания у нее нашли 11 нижних юбок, 9 платьев, 28 пар чулок, 7 пар панталон и 19 пар лайковых перчаток. Одевалась она гораздо богаче, чем полагалось бывшей служанке, и особенно впечатляюще выглядела в соблазнительно обтягивающем фигуру платье из черного шелка.

Мария надеялась выйти замуж за некоего О’Коннора, мужчину гораздо старше и богаче ее. Разбогател О’Коннор, занимаясь ростовщичеством и благодаря всяким темным делишкам в порту, где он работал в Управлении таможенных и акцизных сборов. Он крутил роман с Марией, но жениться отказывался. Она переключилась на Фредерика Мэннинга, жениха не слишком завидного. Он служил кондуктором на железной дороге и потерял работу, затем содержал паб, но разорился. Когда они поженились, Марии пришлось зарабатывать на жизнь за обоих, занимаясь портняжным делом и, вероятно, сожалея о своем замужестве. Принадлежа к самому низшему слою середнячков, пара изо всех сил старалась удержаться на этом уровне.

Однако богатый О’Коннор не сошел со сцены. Мужчины соперничали, добиваясь внимания Марии, и О’Коннора нередко можно было застать у Мэннигов, в доме номер 3 на Минивер-Плейс в Бермондси. Страсти у этой троицы разгорелись не на шутку, и 9 августа, поев жареной курицы за ужином у Мэннингов, домой к себе О’Коннор не вернулся. Мэннинги застрелили его и вдобавок раскроили ему череп. Позднее судебный медик насчитал 17 следов от ударов ломом по голове. Парочка окунула тело в гашеную известь, желая ускорить разложение, и зарыла останки под плитами пола в кухне возле очага. Как только тело нашли, О’Коннора опознал дантист, изготовивший искусственные зубы, так и оставшиеся у него во рту. Видно, преступниками Мэннинги оказались довольно неопытными.

Возможно, осознав это, они расстались. Оба бежали, но в противоположные стороны. Сохраняя поразительное хладнокровие, Мария сделала первый шаг. Она проникла в дом О’Коннора и украла оттуда ценные бумаги. А затем, прихватив все деньги – свои и мужа, – села на поезд, шедший в Эдинбург. Фредерик тем временем бежал на острова в Ла-Манше.

Делом этим занялась Лондонская полиция, и быстрота, с которой следствие пришло к однозначным выводам, заметно укрепила ее престиж. После исчезновения О’Коннора в дом номер 3 на Минивер-Плейс явились два констебля – Барнс, рядовой номер 256 отделения «К», и Бертон, рядовой номер 272 отделения «М». Дом был пуст: «гнездышко на месте, но птички улетели». Однако полицейские обратили внимание, что с кухонным полом что-то не так, и в ходе дальнейшего осмотра извлекли тело О’Коннора – уже посиневшее и порядком разложившееся.

Старшие полицейские чины немедленно пустились по следу убийц. Мария Мэннинг свой багаж отправила до востребования, но уловка эта ей не помогла: полиция отыскала кебмена, отвозившего даму на Юстонский вокзал. В Эдинбург под именем миссис Смит она выехала поездом в 6:15. Лондонская полиция телеграфировала своим шотландским коллегам с просьбой выследить подозреваемую.

В Эдинбурге Мария привлекла к себе внимание, когда попыталась сбыть украденные акции в маклерской конторе. Хотя она и уверяла, что живет в Глазго, ее выдал акцент. Немедленно телеграфировав в Лондон, полицейские получили подтверждение, что подозрительная дама подходит под описание, и Марию задержали. Скорость и безупречность, с какими была проведена эта операция – примета времени! – составляют разительный контраст с тем, как почти сорока годами раньше велось следствие по рэтклиффским убийствам.

Тем временем незадачливый супруг Марии спивался в Джерси. Его также схватили и препроводили обратно в Лондон. После ареста он первым делом осведомился о так ловко его обставившей жене: «А негодяйку-то вы поймали? Ведь она всему виной, а я тут ни при чем – чист как младенец!» (По крайней мере, так передали его слова уважаемые печатные источники. Хотя нельзя исключить, что вместо «негодяйки» он употребил другое слово.) На обратном пути в Лондон его пришлось высадить в Воксхолле, то есть на предпоследней остановке, чтобы избежать встречи с огромной толпой зевак, собравшейся на вокзале Ватерлоо.