Капелька сурьмы, растворенная в воде, — и буйный муж, с которым нет сладу, враз угомонится — почувствует недомогание, у него начнется рвота. Не исключено, что этот способ Флоренс использовала как защитную меру, к которой прибегала и в первом своем браке с пьяницей: используя растворенный в воде яд как рвотное средство, она, быть может, надеялась заставить его бросить пить и нападать на нее с оскорблениями и побоями. Флоренс, вероятно, не имела намерения убивать мужа, что подтверждалось и ее поведением после его смерти: всем докторам и полисменам она казалась искренне растерянной.
Но так ли это на самом деле? Раддик оспаривает искренность ее чувств, утверждая, что современникам Флоренс трудно было распознать ее обман, хотя в то время женщины обманывали мужчин постоянно, а Флоренс спасло то же, что помешало общественному мнению увидеть убийцу в Мадлен Смит. Флоренс воспринимали, с одной стороны, как отступницу, с другой же — как жертву ожесточивших ее печальных обстоятельств. Как и Мадлен, она воспитывалась в сознании, что замужество — цель всей ее жизни, но оба брака принесли ей одно лишь несчастье: оба мужа всячески третировали ее, унижали и оскорбляли. И, подобно опять-таки Мадлен, она отвергла общепринятые традиции, оставив первого мужа и связавшись с престарелым любовником доктором Галли; затем, вновь восстав против расхожей морали, принялась, в пику второму мужу, защищать свое право контроля над имуществом. Может быть, она и вправду пользовалась снадобьями, желая одержать победу над мужем, — не она первая, не она последняя занималась подобными вещами, — и самое снисходительное объяснение ее поступка состояло в том, что, пытаясь одолеть мужа, она просто ошиблась, позволила этой игре зайти слишком далеко.
Разумеется, было бы примитивным считать викторианских женщин-убийц предшественницами феминисток, бросившими вызов системе и отстаивавшими свои права в отношениях с мужчинами, мужьями и отцами, считавшими их личным имуществом. И все же это наиболее сочувственный взгляд на женщин, которых современники считали воплощением зла и порока.
Викторианские женщины, несомненно, читая о таких процессах, содрогались от ужаса, сознавая, что интерес их к этим делам сочтут нездоровым, даже противоестественным. Одна газета сурово осудила женщин, внимательно следивших за перипетиями суда над Мадлен Смит и опозоривших свой пол «той жадностью, с какой они глотали всю эту мерзость». Автор романов обрушился на женщин, «получивших благородное воспитание… гордящихся тонкостью своих чувств» и в то же время «способных часами просиживать в зале суда, слушая детальный разбор того, что делали хладнокровные убийцы».
Да, от таких деталей кровь стыла в жилах, но как иначе все эти женщины могли узнать о той, которая, возможно, как и они, имела любовника? И получала удовольствие от секса? И сопротивлялась насилию мужа? У женщин-убийц было чему поучиться. Когда дамы читали в газетах слова Флоренс Браво: «Я сказала ему, что он не имеет права так со мной обращаться» — и видели, что произнесшая их избежала наказания, в обществе что-то начинало понемногу, но меняться.
Как сформулировала в своем полном и точном исследовании викторианских убийств, совершенных женщинами, историк Мэри Хартман, женщины выискивали в газетах и с жадностью поглощали репортажи из залов суда, «ибо понимали разочарования и ужасы, пережитые женщинами, обвиняемыми в убийствах, так как и сами нередко блуждали по тем же темным тропам».
13
СЫСКНАЯ ЛИХОРАДКА
Буря грянула… и в ярости своей закрутилась, сбив родителей, детей и слуг в единый неодолимый ком непролазной грязи и порока.
В 1860 году в деревне Род (тогда это звучало как «Роуд») в Уилтшире произошло озадачившее всех таинственное убийство. Случилось оно в усадьбе Роуд-Хилл-Хаус, в солидном, построенном в 1790-х годах особняке. 29 июня 1860 года его хозяева, отходя ко сну, не сомневались в надежности и безопасности своего дома. Их сад, охраняемый спущенной с цепи собакой, окружала высокая каменная ограда. Окна и ставни защищали решетки. Двенадцать человек, спящие в закрытом доме, были полностью отрезаны от внешнего мира. В их число входили хозяин дома Сэмюэл Кент, честолюбивый, но обремененный долгами фабричный инспектор, и его вторая жена Мэри, бывшая ранее гувернанткой его детей.
Отношения между девятью кровными родственниками, членами семейства Кент (в доме с ними проживали еще и три служанки), были сложными, что важно для понимания того, какой была атмосфера дома, где произошло преступление. Статус гувернантки изменился, когда занемогла (говорили, что она лишилась рассудка) первая жена Сэмюэла, тоже Мэри. С тех пор четверо детей от первого брака перестали получать знаки любви и уважения, какими окружили в доме их единокровных братьев и сестер, троих детей Сэмюэла и второй Мэри.