Чисто семейное убийство

Не дожидаясь особого приглашения, я уверенно вошла в квартиру и сменила шпильки на тапочки. На душе стало спокойно и даже радостно. Опытным криминальным взором я окинула помещение и уловила, что все окна квартиры выходят во двор. Наблюдательный пункт Галины Николаевны был оборудован по последнему слову пенсионерской техники. На кухонном подоконнике стояли чашка, сахарница, конфетница, лежала раскрытая брошюра, напечатанная крупными буквами, очки в толстой роговой оправе, вязанье, блокнот для записей, телефон и небольшая переносная аптечка. Стул, придвинутый к самому окну, либо был сделан по спецзаказу, либо перенесен из гостиной, либо был подарен благодарными сослуживцами из ЖЭКа. Он обладал несомненными достоинствами, в ряду которых была обитая дерматином высокая спинка и вышитая крестиком небольшая подушечка. С таким окном никакой телевизор не нужен, удовлетворенно заметила я, мысленно составляя план покупок на старость.

— Галина Николаевна, — улыбаясь своей тренированной улыбкой, сказала я. — Давайте сразу разберемся, за что Анна Ивановна убила Пономарева, и разойдемся с миром.

— Ну не было этого, — смущенно развела руками Галина Николаевна. — Вот хотела бы сказать, но не могу. Не было такого потому что. — Костенок заметно покраснела и драматическим жестом поправила жидкий пучок на голове.

Кажется, сейчас последует признание… Я напряглась, не веря в собственную удачу. И тут же решилась переквалифицироваться в адвокаты. Эту ранее несудимую, не привлекавшуюся, не участвующую интеллигентную старушку трудно было представить на нарах. Ей, в сущности, повезло, что дело веду я и без протокола. Надо выяснить все подробности нападения и немедленно состряпать версию о необходимой самообороне. Может быть, Пономарев крал у нее инструменты, оскорблял человеческое достоинство, сектантский фанатизм. А может, вообще — того… Бывает же. Старушка-разбойница!

— Не волнуйтесь, Галина Николаевна, я с вами. Так за что?

— Да ни за что! Да не мы это! — Костенок как-то нехорошо, агрессивно подбоченилась и подозрительно уставилась на мои волосы. Я, кажется, недооценила соперника, предполагая, что в промежутках между стрельбой из трофейного оружия она может нанести удар только домовой книгой. — Сто раз уже сказано! — Она досадливо притопнула ногой.

— Хорошо, — быстро согласилась я, подумывая, как бы вытащить у Тошкина из сейфа государственный пистолет. Мне бы он очень пошел к сумочке, к замшевой. Нет, к замшевой плохо. Придется купить кожаную, похожую на планшетку… — Тогда кто? Вот вы лично как думаете?

— Любовница, — прошептала Галина Николаевна и скромно потупила глазки.

— Надо же! — удивилась я, потому что сама не додумалась до такой элементарной вещи. Пономарев закрутил тут с какой-то бабкой роман, а она не выдержала мучений и избавила себя от него. Радикально. — А вы ее видели? Или чувствуете? Подозреваете?

Костенок кивнула, убрала руки с талии, пригласила меня за стол и даже налила чаю. У нас с ней явно наметилась интеллектуальная солидарность.

— Видела. Один раз. В окно. В тот день. Вечером.

— Когда вечером? — шепотом спросила я, боясь спугнуть удачу.

— Аня ходила на митинг. Я оставалась на дежурстве. И знаете, как бывает, задремала. Только вы ей не говорите. Я ее недоверия боюсь. Неудобно очень. Так вот, а как проснулась — на всякий случай в окно поглядела. А там она. Приехала на машине. Вся такая расфуфыренная. Шасть в подъезд, убила Степаныча и назад. Очень быстро.

— Вы и выстрелы слышали? — Я на удачу сжала кулаки, кажется, даже сломала ноготь, он как бы сгорел на работе.

— Нет, — уныло покачала головой Галина Николаевна. — Вот выстрела не слыхала. Они по другому стояку. И я ж не знала, что она убивать его приехала.

— Может, она не к нему?

— А больше не к кому. Там только Анна, Ксеня и алкоголики, к которым уже давно, кроме милиции, никто не ходит. К нему, говорю вам; она как ошпаренная выбежала. Кто б ее так напугал, если у нас в подъезде даже не писает никто… Темно очень.

Логично — с чего бы это в самом деле женщине бегать по подъезду туда-сюда?

— А номер? — спросила я дрожащим от вожделения голосом. — Случайно? А?

— Да. — Костенок кивнула и протянула мне листок бумаги с цифрами и текстом песни Филиппа Киркорова «Единственная моя». — Только вы перепишите, мне это нужно.

Я посмотрела на Галину Николаевну повнимательнее и оценила вероятность убийства на почве ревности. Эта старушка явно была романтической натурой и вполне могла соответствовать увлечениям художника по стенам. М-да. День прожит не зря, что только написать в объяснительной по поводу прогула в академии… Ходила предупреждать учительницу, что убью ее, или раскрывала преступления на почве неразделенной любви? С этими умными и тяжелыми мыслями я вышла из подъезда и нос к носу столкнулась с замешкавшейся женщиной.

— Люда? — искренне удивилась я. — Вы тоже здесь живете? Или вы за мной следите?

Последний вопрос я задавала, глядя на ее быстро, очень быстро удаляющуюся спину.

— Люда! — еще раз, но теперь уже очень громко крикнула я, но она не замедлила движения.

Глава 5