Чисто шведские убийства. Отпуск в раю

— Под соседями вы разумеете Яна-Эрика и Альфредо Шёхольмов, — констатировала Эспинг.

Винстон бросил на нее раздраженный взгляд: не стоило перебивать свидетельницу.

— Разумеется, — ответила Маргит. — Им, беднягам, хуже всех пришлось. Шум стройки так мешал Яну-Эрику, что он заболел. Ему пришлось отказаться от нескольких больших ролей.

Маргит горько посмотрела в свою чашку.

— У нас почти получилось. Мы тормозили строительство, жаловались, привлекали внимание к негативным моментам, и всё это сделало свое дело: покупатели почуяли неладное, у Джесси стали иссякать деньги. Одному подрядчику не заплатили. Начались ссоры из-за счетов. Но тут Джесси прознала о скульптуре.

— The Hook? Которая стоит в доме? — вставила Эспинг.

— Именно, — кивнула Маргит. — Ульсен, художник, знаменит на весь мир, но в Швеции его работ очень немного. Его скульптура сделала бы Йислёвсхаммар достопримечательностью пасхального фестиваля искусств. Идея-то была моя. Я нашла эту скульптуру в ателье Ульсена. Рыболовный крюк, связь с историей нашего поселка.

Маргит сцепила руки на колене.

— Ульсен очень любезно предложил оставить скульптуру за нами, подождать полгода, пока мы не соберем деньги. Мы объявили сбор, устраивали ярмарки, обращались за помощью в разные фонды.

Костяшки сцепленных на колене рук медленно белели.

— Но тут явилась Джесси Андерсон и увела скульптуру прямо у нас из-под носа. Она обещала подарить ее поселку, как только продаст свои жуткие дома.

— Откуда у нее взялись деньги, если проекту уже грозило банкротство? — спросила Эспинг.

— Да хер его знает!

Грубое ругательство в устах этой хрупкой женщины прозвучало настолько неожиданно, что Эспинг и Винстон вздрогнули.

— Я же говорю: с этим проектом что-то нечисто. — Маргит задышала медленно, словно стараясь взять себя в руки. — Вообще дело вовсе не в чьей-то там доброй воле, а в холодном расчете. Покупка скульптуры сделала Джесси хорошую рекламу и заново пробудила интерес к проекту. И в то же время наше единство дало трещину. Все равно первая вилла была уже наполовину готова, и тут вдруг поселок получает скульптуру, а деньги можно пустить на что-нибудь еще, рассуждали жители. Многие сдались, позволили этой пергидрольной стерве одержать верх.

— Но не вы, — сказал Винстон.

— Только не я. — Маргит энергично затрясла головой. — Нас, не поддавшихся на уловки Джесси, мало. Шёхольмы, я и кое-кто еще. И, конечно, наш дорогой Николовиус.

— Кто? — спросил Винстон, записывая имя в блокнот.

— Так вы не читали Николовиуса? — Маргит просияла. — Который пишет в «Симбрисхамнбладет»? Тогда вы многое потеряли. Он много писал о Йислёвсстранде, критиковал его. Подождите, я сейчас!

Маргит подхватилась с кресла и сбегала за папкой с газетными вырезками; во всех речь шла о Йислёвсстранде. На некоторых фотографиях была сама Маргит, на других — Ян-Эрик и Альфредо.

— Вот, смотрите!

Одно послание называлось «Неприкрытая жадность сикофантов».

Текст был написан хорошим языком, с тщательно подобранными словами, но показался Винстону многословным и слегка старомодным. Автор довольно прозрачно намекал на Джесси Андерсон, Софи Врам и других потенциальных покупателей как на людей алчных, не чувствующих души Эстерлена.

Следующее письмо называлось «Пути зла не доводят до добра»; подводка давала понять, что разрешение настройку было получено путем каких-то махинаций.

Третье послание называлось «Час возмездия».

— Все строят предположения насчет того, кто же этот Николовиус, но никто его не знает, — сказала Маргит. — Реального Николовиуса звали Нильс Ловен, он был пастором, писателем и переводчиком, жил в начале девятнадцатого века. Именно в его трудах впервые появляется слово «Эстерлен». Кто бы ни скрывался за псевдонимом, этот человек — знаток нашей истории!

Хрупкая женщина захлопнула папку и таинственно улыбнулась.

— Могу заверить, что Николовиуса читает практически весь Эстерлен. Его тексты просто пронзают навылет…

Винстон и Эспинг обменялись быстрыми взглядами.

Маргит прикрыла рот ладонью и просипела:

— Простите… Я неудачно выразилась.

Глава 17

Вилла Шёхольм являла собой красивый старый дом — традиционную для Сконе постройку, невысокую, но вытянутую в длину. Дом был наполовину скрыт стройными прибрежными соснами, отчего казалось, что и он сам, и его владельцы предпочитают приватность.

Альфредо Шёхольм немного раздвинул тяжелые бархатные шторы и выглянул в окно. Машина Винстона медленно въехала во двор и остановилась перед домом. Услышав звук мотора, двое мопсов Альфредо и Яна-Эрика залаяли.

— Приехали, — крикнул Альфредо через плечо. — У него «Сааб». Я думал, там что-нибудь английское, «Ягуар» или «Астон-Мартин».

В комнату, опираясь на черную трость, вошел Ян-Эрик — свежевыбритый, в рубашке, брюках и бархатной домашней куртке винного оттенка.

— Как я выгляжу?

Альфредо повернулся к нему и привычными движениями поправил шелковый шарф, который Ян-Эрик намотал на шею.

— Как звезда!

Ян-Эрик легонько сжал плечо мужа свободной рукой.

— Ты моя скала!..

Альфредо погладил его по щеке.

— Не волнуйся, дорогой. Все устроится.