Чисто женская логика

Убахтин встал, быстро и нервно несколько раз пересек кабинет, задержался на секунду у окна, но не увидев во дворе ничего интересного, снова вернулся к столу и сел, резко придвинув стул так, что оказался зажатым между столом и спинкой стула. Это была его обычная поза. Наверно, в ней можно увидеть и нечто символическое, если не мистическое — только в зажатом состоянии, только когда некуда деваться, нельзя пошевелиться от свалившихся обстоятельств, мы начинаем судорожно и успешно, судорожно и успешно искать выход.

И находим.

Хорош ли, плох ли этот выход, но мы его находим. Оставляем клочья одежды и клочья кожи на стенках узкого лаза, сдираем в кровь живот и спину, наши коленки превращаются черт знает во что, но мы продираемся к свету, к простору, к свежему воздуху и ясной истине.

— Так было застолье в тот вечер или не было? — спросил себя Убахтин чуть с улыбкой, потому что уже мог ответить себе твердо и уверено — было.

Балмасов не курил, а Касатонова, эта потрясающая понятая, нашла в унитазе окурок. Значит, кто-то ссыпал в унитаз целую пепельницу собственных окурков и только самый ловкий, самый удачливый счастливчик из всех окурков сумел вывернуться в потоках воды, удержаться на плаву и дождаться утра, когда его увидели, оценили, вытащили из воды трепетные касатоновские пальчики. Вывод?

Значит, кому-то понадобилось убирать эти окурки, значит кто-то видел в них опасность, стремился сделать вид, что он здесь не был, с хозяином не общался и, естественно, в затылок ему не стрелял.

— Хорошо! — вполголоса воскликнул Убахтин. — Допустим, сам Балмасов, упиваясь похождениями одноглазого Коломбо, попивал виски, покуривал сигаретки, сидел с накрашенными губами, — такая, к примеру, была у него слабость — губы красить перед сном и перед выпивкой, перед Коломбо... Допустим еще одну странность — он очень тщательно убирал за собой, ну просто очень тщательно.

Объяснимо?

Вполне!

Жил один, жена с детишками где-то на стороне, доход позволял отселить жену в более просторную квартиру... Очень был аккуратный мужчина. Опять же, невозможно спать в комнате, где стоит переполненная пепельница, от нее вонь на весь подъезд. И содержимое пепельницы он выбросил в унитаз.

— Принимается? — спросил у себя Убахтин. — Принимается, — ответил он самому себе. — Хотя все в один голос говорят, что он не курил.

Если он такой придурковатый, что просто не мог нигде оставить переполненной пепельницы, немытых рюмок, вилок и прочего, что он должен сделать? Продолжить уборку. Он вытер стол, подмел пол, прошелся по ковру пылесосом, подвесил все рюмки и фужеры. Все это можно понять, объяснить, с этим, в конце концов, можно смириться.

Но!

Зачем ему при этом протирать дверные ручки, початые бутылки с виски, и даже стол, за которым он так мило сидел, наслаждаясь проницательностью Коломбо?

Это не лезет ни в какие ворота, как и губная помада на окурке в унитазе.

И самое главное — кто-то ведь еще должен выстрелить ему в затылок.

— Неужели баба? — спросил себя Убахтин. — Неужели баба? — повторил он уже без напора и гнева. — Неужели баба, — третий раз произнес Убахтин даже без вопроса, смирившись с этой вероятностью. — Хорошо, уговорили. Уговорили. Но тогда меняется мотив убийства. Тогда это... Бытовуха.

Произнеся слово «бытовуха» Убахтин даже огорчился столь простому объяснению. Затратить столько сил душевных, умственных, а в конце упереться в такое примитивное открытие.

— Бытовуха? — переспросил Убахтин самого себя почти радостно. — Интере-е-сно, как выражается наша общая подружка Касатонова. — А взломанная дверь? А похищение снимков и поиски пленки? А визит в проявочный пункт? А Коля Гордюхин, который собирается провести ночь в касатоновском обществе? И все это — бытовуха?! Не надо нас дурить! — твердо произнес Убахтин и, покопавшись в папке уголовного дела, нашел номер домашнего телефона понятой Касатоновой.

— Екатерина Сергеевна? Вас приветствует следователь Убахтин. Помните такого?

— Здравствуйте, Юрий Михайлович! Как давно мы с вами не виделись! Наверно час прошел?

— Вы уже дома?

— Разве это дом?!

— Ничего, Екатерина Сергеевна... Пройдет годик-второй и вы все восстановите, расставите по своим местам и ваша берлога снова станет жилой.

— Она станет жилой через час.

— Ах, да, вы ждете гостей.

— Да, я жду Николая Степановича Гордюхина.

— Он придет на всю ночь?

— Надеюсь.

— Скучать не будете?

— Хотите присоединиться? Не возражаю.

— Вообще-то, соблазнительно... — Приходите. Николай Степанович обещал принести пряников, так что веселье обеспечено.

— Подумаю. Если позволят обстоятельства... Екатерина Сергеевна, — произнес Убахтин чуть другим тоном. — Вы как-то неосторожно обмолвились, что у вас еще есть окурки с губной помадой цвета перезрелой вишни?

— Есть. Но вы почему-то ими не заинтересовались.

— От стеснительности, Екатерина Сергеевна. Это все моя дурацкая робость.

— Так смелее же, Юрий Михайлович! Шашки вон! Шпоры в бока! Знамена выше!

— Где вы их нашли?

— На дороге.