Чисто женская логика

Бросив сумку на крючок в прихожей, Касатонова прошла в комнату, остановилась на пороге. Выражение лица ее было недовольное, если не сказать брезгливое. После того, как здесь побывали грабители, она везде чувствовала нечто чужое, неприятное, почти зловонное. В комнате как бы присутствовала ненавистная ей психическая энергия, которая клубилась вокруг всех мест, которых коснулись грабители. И тогда, не откладывая, она сбросила туфли в прихожей и, подхватив в ванной тряпку, пропитала ее какой-то химической гадостью и принялась протирать все, что можно было протереть — подоконники, стенки книжного шкафа, который раз протерла пол, дверь в ванную и в комнату. Подсохшие розы, с которыми как-то заявился сын, она, не колеблясь, выбросила в мусорное ведро. Дошло до того, что поднатужившись, сдвинула с места раздвижной диван и протерла пол под ним, тем более, что он и без грабителей в этом давно нуждался — там скопились какие-то бумажки, фантики, обгорелые спички и просто клочковатая пыль, которая всегда скапливается в местах темных и затхлых.

Наткнувшись взглядом на подсохшие розы в ведре, она тут же выскочила на площадку и вытряхнула их в мусоропровод.

— Как хороши, как свежи были розы, — проворчала Касатонова с мстительным выражением лица.

В этот момент позвонил Убахтин. Что-то спрашивал, уточнял, намекал, — Касатонова отвечала, не задумываясь, даже с какой-то агрессивностью, все еще борясь с враждебной энергией, которой в комнате становилось все меньше. Это она отметила про себя — комната была далека от прежнего уюта, выглядела бестолковой и непричесаной, но это была уже ее комната.

Наконец, Убахтин насытился и отвалился.

Касатонова бросила трубку, но телефон тут же зазвонил снова.

— Да! — резко крикнула она.

— Екатерина Сергеевна? — вкрадчиво спросил незнакомый голос.

— Ну?

— Я спрашиваю... Это Екатерина Сергеевна? — голос был так же спокоен, невозмутим, но именно в его спокойствии и невозмутимости таилась наглость.

— Она самая.

— Касатонова? — продолжал допытываться все тот же молодой, нахальный голос.

— Касатонова. Что дальше?

— Тетя, не надо так круто возникать.

— Кто говорит?

— Слушай, тетя... После этих слов Касатонова бросила трубку.

Она все поняла.

С первых же слов все поняла и если отвечала с неким вызовом, то скорее по инерции — после уборки, после борьбы с чуждыми проявлениями в собственной квартире, после разговора с Убахтиным.

И бросая трубку, твердо знала, что не более чем через минуту звонок раздастся снова.

Так и получилось.

— Слушаю, — сказала и отметила про себя — голосок-то дрогнул, не смогла она сохранить прежний напор и прежнюю независимость.

— Тетя, — голос ничуть не изменился, тут Касатонова отдала должное неизвестному звонарю. — Не бросай больше трубку. Не надо. Злить меня не надо.

Квартиру привела в порядок после нашего визита?

— Так это был ты?

— У тебя ничего не пропало?

— Вроде, — Касатонова механически осмотрела квартиру, пробежав взглядом по полкам, стенам, окнам. — Так что спасибо. Много довольна.

— Мы взяли только фотоаппарат и снимки.

— Очень мило с вашей стороны.

— Нам нужна пленка.

— Огурцы накрывать? — Касатонова держалась из последних сил и мысленно кляла Убахтина, который не сообразил послать своего эксперта пораньше, пораньше бы он прислал, чтобы все эти угрозы, весь этот разговор был записан. Тогда бы перестал идиотски ухмыляться на все ее опасения.

— Пленка нужна, тетя. А то ведь опять придем. И тогда тебе уже нечего будет убирать.

— Куда же оно все денется? С собой заберете?

— Сгорит, тетя. И тебе повезет, если не сгоришь вместе со своим барахлом.

— А что, собственно, вам нужно? Если речь идет о последней моей пленке, там много чего понаснято. И я там, и сын на нескольких кадрах... — Кстати о сыне... Он ведь без охраны живет? И об этом подумай.

— Ой, вы меня так напугали, что я готова отдать все свои пленки за двадцать лет!

— Только одну. Последнюю. С кадрами, сделанными в квартире Балмасова.

— Приходите! Берите! — не в силах больше тянуть этот страшноватый разговор, Касатонова положила трубку и тут же пожалела. Но не смогла сдержаться, какая-то глубоко сидящая в ней непокорность, которая всю жизнь мешала, заталкивая ее в самые дурацкие положения, опять сыграла с ней эту шутку. Но Касатонова просто не могла продолжать разговор, не было сил. Когда неизвестный хмырь помянул Алексея, у нее перехватило горло. Выходит, они знают о нем, знают, чем он занимается и как на него выйти. Она хотела тут же позвонить ему, но не успела — опять раздался звонок.

Касатонова подняла трубку, сказала какие-то слова и только потом сообразила, что из трубки слышен только сплошной гудок. Вначале она не поняла в чем дело и лишь через несколько секунд до нее дошло — звонили в дверь.

— Кошмар, — пробормотала она. — Они уже здесь... И бросилась к двери.