Чистое небо

— Я заставлю себя выслушать. Ради спасения стеллатора мне дадут прямой эфир. Заставлю выслушать, заставлю отключить диализаторы, и если гемосольвия отступит — никто не посмеет…

Афанасий Михайлович сидел совершенно неподвижно, и от пульта, где находился Сергей, трудно было разобрать, он ли это или только пустая оболочка.

А в соседнем пустом зале уже раздались неторопливые шаги напарника.

Его надо остановить в дверях.

Остановить, и потребовать срочно (обязательно срочно — чтобы не успели пробиться к кабелям управления в нижних этажах) — дать прямой эфир. И тогда сказать всему миру, что надо немедленно вывести все Установки, потому, что вся жизнь на Земле взаимосвязана, и покушение на Океан оборачивается трагедией…

Выслушают? Исполнят? Может быть. Не исключено. И может быть, все, сказанное Чумаком, — прозрение, догадка, и распространение гемосольвии действительно приостановится…

А если — нет?

А если он, лично он, Сергей Острожко, принесет человечеству потери — и не выявится никакая связь?

Если все взаимосвязано сложнее, намного сложнее, чем привыкли думать до сего времени?

А еще вероятнее — все так, да только не хватит у человечества терпения, и Установки включатся раньше, чем проявится хоть какой-то заметный результат. Спад эпидемии.

И если даже все подтвердится, если во всем окажутся справедливы предвидения — что тогда? Снова заводы, карьеры, рудники, домны, снова кислотные дожди и погибельный дым над городами, снова задыхающиеся старики, больные матери, дети-мутанты?

Снова не будет хватать энергии и сырья, и вернутся голод, нищета, болезни? И быть может, погибнет людей больше, много больше, чем умирает от гемосольвии?

…Шаги раздавались уже у самой двери.

«А если Ганнуся заболеет?

Одна-единственная, и я буду знать, что виноват? Виноват в том, что не поверил, не сделал все, что обязан, не использовал единственного шанса?»

…Ручка двери повернулась…