Чистое небо (СИ)

Дальше — больше. Венардийцы позволили расчистить немного земли от гоблинских клубней и разбить на ней огороды, но потом объявили, что все, что взойдет на них, следует сдавать в замок.

— Так король же оброк урезал, — заикнулся кто-то.

— А это и не оброк, — сказал капитан. — Дар благодарных поселян освободившим их от гоблинского гнета доблестным воинам Венардии. Или кто-то против?

Против высказаться никто не осмелился; люди только хмурились, шептались между собой, да провожали солдат, появлявшихся в деревне, мрачными взглядами. При гоблинах и то лучше было, ворчали они один другому, но громко произнести это никто не осмеливался. Даже когда капитан Венделл решил, что ловить в силки мелких птичек, как это всегда делали в Вересковицах, теперь запрещено и Кензи, не вытерпев, сорвался на крик, у него все равно не хватило смелости произнести то, о чем говорила вся деревня. А может, у старика от гнева это просто вылетело из головы.

— Да как так-то?! — кричал он, тряся в воздухе кулаками. — Почему запрещено? Я всю жизнь ловил, и отец мой ловил, и…

Солдаты посмеивались, глядя на него, но на всякий случай держали руки на рукоятях коротких мечей, двое или трое даже наставили копья — за Кензи к замку пришла вся деревня.

— Раньше вы сами по себе были — спокойно пояснил капитан. — А в Венардии закон — запрещено простолюдинам охотиться на дичь на королевской земле. Птички эти ваши считаются дичью. А земля чья? Его Величества. То-то и оно.

— Шериф же сказал — это графские земли!

— А графу их кто пожаловал? Король. Служивым людям вроде нас здесь можно охотиться, а вам нет.

У Кензи от негодования даже пена выступила на губах.

— А что же нам есть тогда? — просипел он.

— А что раньше ели, хлеб этот ваш земляной, — сплюнул венардиец. — Пока тут гоблины хозяйничали никто вроде с голоду не пух, нет? Он ведь круглый год растет.

— Мошенники! — заорал старик и снова воздел к небу сжатые кулаки. — Да вы… Да вы хуже…

Солдаты шагнули к нему, некоторые потянули из ножен мечи, но в это время к Кензи бросились человек пять деревенских и оттащили назад его от греха подальше.

— Проходимцы! — кричал он. — Я на вас управу найду! К королю отправлюсь! К шерифу! Он вам задаст!

Мартин тогда испугался, что тут старика и прикончат — даже колоть не придется, ему бы и простого удара древком по седой голове — но капитан, казалось, даже не рассердился.

— Да кто ж тебя держит, дед, — пожал он плечами. — Хочешь господину шерифу пожаловаться — твое право. Езжай в Данов Холл, он тебя выслушает и по-честному все рассудит.

— И поеду! — огрызнулся Кензи. — Кровопийцы проклятые!

Он поехал и не вернулся. Ни через седьмину, ни через две, ни через месяц. Капитан венардийцев только покачал головой.

— Я же говорил, в округе еще недобитки ошиваются, — сказал он. — И местных разбойников хватает, расплодились за последнее время. Кому-то из них ваш дед и попался. А кто я такой, чтобы запрещать ему к шерифу обратиться? Он в своем праве был.

А потом стало совсем плохо. Земляной хлеб поразила какая-то зараза, от которой клубни покрывались коричневым пушком, смердели и разваливались в руках, а на вкус стали совсем отвратительными. Готовить их все еще было можно, но потом приходилось расплачиваться дурнотой, головной болью и резью в животе.

— Не дохнете — ну и ладно, — смеялись солдаты, когда их пришли просить, чтобы вернули овец или снова позволили ставить силки на птиц. — Нечего было под гоблинов стелиться. Само небо вас наказывает!

В тот злосчастный день Мартина выманили из дома громкие крики, пронзительный звук свистка и топот. Он выскочил за дверь и тут же чуть не врезался в кого-то — вдоль улицы уже собирались люди. Из-за их спин ни его не было видно, только слышались все те же отчаянные крики, неразборчивые и вроде бы далекие, но приближающиеся с каждой секундой. Мартин ужом ввинтился в толпу, уклонился от чьего-то локтя, споткнулся и чуть не вылетел прямо на середину улицы. Первым, что он увидел, были бегущие со стороны замка венардийцы — около десятка, с обнаженным оружием. Снова свист. Мартин завертел головой и наткнулся взглядом еще на двоих солдат, что спешили навстречу своим; один зажал в зубах свисток и дул, раздувая побагровевшие щеки, другой, грубо схватив за локоть, тащил за собой… это кто, Двенна, что ли?

Мартин присмотрелся — точно, Двенна, дочь Миррен, живет на дальнем конце деревни, у самых полей. Тонкая, как молодое деревце, тихая, миловидная; старше его лет на пять, поэтому Мартин особо не был с ней знаком. Сейчас, бледная от страха и боли, она хваталась за руку солдата, чтобы не упасть.

— Пожалуйста, — умоляла она. — Пожалуйста сэр, я… Неба ради, сэр, отпустите, пожалуйста!

Кто-то попытался заступить венардийцам дорогу, попробовать урезонить их, но тут же покатился в пыль от тычка копейным древком в грудь.

— С дороги! С дороги, кому сказал!