Чистое сердце (Пограничные бродяги - 3)

- Генерал, - закричали они, бросаясь на колени, - ради всего, что вам дорого, сжальтесь! Мы умоляем вас!

- Я в отчаянии от того, что случилось, и желал бы прийти вам на помощь, но, к сожалению, я не знаю способа. Кроме того, вы ведь мне ни в чем не желаете содействовать.

- Увы! - повторяли они, рыдая и ломая руки.

- Я хорошо знаю, что денег у вас нет, в этом-то именно и затруднение. Это затруднение непреодолимо, поверьте мне. Впрочем подождите, - добавил генерал, как бы озаренный новой мыслью.

Взоры несчастных, приговоренных к смерти, засветились надеждой.

Наступило долгое молчание; можно было слышать, как бились сердца в груди этих людей, знавших, что жизнь их зависит от человека, стоявшего перед ними и не спускавшего с них глаз.

- Слушайте, - сказал он, - вот все, что я могу сделать для вас, и поверьте, что, поступая таким образом, я беру на себя огромную ответственность. Вас здесь тридцать человек, не так ли?

- Да, тридцать, ваше превосходительство! - воскликнули все в один голос.

- Так вот что! Только десять из вас будут расстреляны. Вы сами выберете их среди вас, и те, которых вы выберете, будут тотчас же отведены во двор и расстреляны. Но больше не просите меня ни о чем, все равно я должен буду отказать вам. Для того, чтобы вы сделали ваш выбор, я даю вам десять минут.

Этот последний удар генерала отличался неоспоримой ловкостью: им он полностью уничтожал царившее между торговцами согласие и восстанавливал их одного против другого.

Нам хотелось бы предположить, к чести генерала, известного всем своей нелюбовью ко всякому насилию, что его угроза смертной казни была не чем иным, как средством заставить людей, открыто отказавшихся прийти на помощь правительству, представителем которого он являлся, раскошелиться, и что он не был бы так жесток, чтобы довести дело до конца и хладнокровно приказать расстрелять тридцать самых уважаемых горожан. Но, каковы бы ни были в действительности намерения генерала, американцы поверили ему на слово, а потому после двух-трех минут колебаний они один за другим объявили о своем согласии выдать деньги, и таким образом оказалось, что единственным результатом их нерешительности было то, что каждый из них должен был заплатить теперь лишних тысячу пиастров. Это было не мало, и нам должно быть понятно, что торговцы уступили очень неохотно. Но позади них стояли солдаты с заряженными ружьями, готовые каждую минуту повиноваться малейшему знаку командира, а казарменный двор был всего в нескольких шагах, и потому раздумывать было некогда.

Тем не менее генерал счел за лучшее не слишком доверять торговцам. Каждый из них по очереди, под конвоем четырех солдат и офицера, во избежание бегства, был отведен на свою квартиру и отпущен только тогда, когда у генерала оказывалось в руках две тысячи пиастров. Это происходило до тех пор, пока генерал не собрал всю назначенную им сумму.

В зале под конец остались только старик Лайонел Фишер и генерал.

- О, сеньор, - с упреком сказал Лайонел, - как это могло случиться, чтобы вам, который до сегодняшнего дня был всегда так добр к нам, пришла мысль так жестоко обойтись с нами?

Генерал рассмеялся.

- Неужели вы думаете, что я привел бы свою угрозу в исполнение? спросил он, пожав плечами.

Негоциант в отчаянии ударил себя по лбу.

- Ах! - воскликнул он. - Мы - идиоты!

- Карай! (Черт побери! (исп.)) Вы, однако, очень плохого мнения обо мне, сеньор. Я не способен на такие вещи! - добавил генерал.

- А-а! В таком случае, игра вами выиграна еще не окончательно.

- Каким образом?

- Очень просто: я ведь еще не заплатил!

- И что это значит?

- Это значит, что так как я теперь знаю, что не рискую ничем, то и платить не стану!

- Помилуйте! Честное слово, я считал вас умнее!

- Почему? - спросил Лайонел.

- Как? Вы не понимаете, что трудно решиться совершить казнь тридцати человек и привести ее в исполнение, но если дело касается только одного человека, при этом имеющего на своей совести не одно дурное дело, то его казнь должна казаться лишь актом справедливости, перед совершением которого колебаний быть не может!

- Итак, вы прикажете расстрелять меня?

- Без малейших угрызений совести!

- Хорошо, генерал! Сознаюсь, вы положительно умнее меня.

- Вы мне льстите, сеньор Лайонел.

- Нет, я только говорю то, что думаю; это была ловкая игра!

- Вы - знаток в таких делах, - ответил генерал.

- Благодарю вас, - сказал коммерсант с улыбкой. - Чтобы избавить вас от труда казнить меня, я сам себя казню. - И с этими словами он с добродушным видом вынул из своего бокового кармана бумажник, битком набитый процентными бумагами, и выложил на стол две тысячи пиастров.

- Мне остается только поблагодарить вас, - сказал генерал, пряча банкноты.

- И мне тоже, ваше превосходительство, - сказал Фишер.

- За что же?

- За преподанный вами урок, которым я постараюсь воспользоваться впредь.

- Берегитесь, сеньор Лайонел, - сказал под конец генерал, - вы можете напасть на человека с совсем иным характером, нежели у меня.

Торговец засунул свой бумажник в карман, поклонился генералу и вышел.