Чистое золото

Николай Сергеевич хотел спросить про Михаила Максимовича, но вместо этого строго спросил:

— А с вечера куда ушла? Ведь тогда не знали еще ничего?

— В Белый Лог ходила, к тете Даше, — неохотно ответила Тоня.

— Зачем?

— Давно ее не видела. Навестить…

— Так… Другого времени не нашла? Обязательно сегодня надо было идти?

Но Тоня была тоже не в кротком настроении.

— Да, мне надо было именно сегодня. Почему это тебе не нравится?

— Потому… — Николай Сергеевич не сразу нашел слова. — Ходишь по ночам в такую даль, потом утром тебя не добудишься…

— Да что ты, папа? Я всегда легко встаю.

— Ну ладно! Сказал, и нечего возражать!

— Ты не забывай, что тетя Даша — мать Павлика, а Павлик был моим другом, значит, и с матерью его я буду дружить.

Тоня сказала эти слова жестко и решительно. Она даже побледнела. Николай Сергеевич смотрел на нее нахмурясь и, видимо, собирался ответить. Но вмешалась Варвара Степановна:

— Иди, Тоня, спать. Завтра договоритесь.

Тоня взглянула на мать и молча вышла.

— Вот как она разговаривает! Слыхала?

— А ты что к ней придираешься? Тебя беда начальника расстроила? Так ведь и она расстроена. Женя — ей подруга.

Николай Сергеевич помолчал и снова начал:

— А к тете Даше ей ходить нечего.

— Да ведь несерьезно говоришь. Ничего ты против Дарьи Ивановны не имеешь.

— Против ничего не имею, — согласился Николай Сергеевич. — А вот сходит Антонина туда, потом неделю молчать и супиться будет. К чему это?

Варвара Степановна знала отношение своего мужа к дочери. Любовь Николая Сергеевича к Тоне подчас даже пугала ее своей горячностью. Больше всего сердило отца все, что могло, по его мнению, нарушить Тонин покой, сделать ее невеселой, помешать ей спокойно жить и учиться.

«Дрожит над ней, просто дрожит!» — подумала она и примирительно сказала:

— Ну, отец, ведь ей нелегко. Дружили, можно сказать, с тех пор, как себя помнит. Парень — то какой был! Про Павлушу никто слова плохого не скажет.

— Я ничего плохого про него и не хочу говорить. Паренек был стоящий. Да ведь нет его… Что же она себя растравлять будет? Ей жить и радоваться нужно.

Варвара Степановна усмехнулась:

— Я что-то Антонину плаксивой да унылой не вижу. А ежели взгрустнется ей порой — дело понятное. Ты бы разве радовался, кабы в свое время, когда мы с тобой подружились, разлучиться пришлось?

— Ну, нашла сравнение! Ты мне, чай, жена!

— Ох, и чудак, батюшка! — Варвара Степановна засмеялась, прикрывая рот рукой. — Я тогда не жена была, а соседская девчонка — Варюшка Кочеткова. Полно тебе! Из упрямства одного споришь.

Опять посыпался снег. Он закрывал отпечатки шагов и санные колеи на дорогах. Он укутывал крыши домов, сглаживал все неровности, выбоины, все следы дня. Тихий лёт его говорил людям: прошел день с его трудом, радостями и печалями. Завтра новый труд, радость, а может быть, и печаль. Но теперь отдыхайте.

И люди спали.

Спала Лиза Моргунова, чмокая губами. И Анна Прохоровна затихла, повздыхав перед сном.

Сон заставил умолкнуть и беспокойство Татьяны Борисовны и великие заботы Сабуровой. Засыпая, она думала обо всех, кого видела и с кем говорила в этот вечер. Обо всех своих учениках и ученицах, чьей крепкой и смелой юности тяжело коснулась война.

Уснул Толя, который не улыбнулся сегодня, взглянув в лицо своей матери — веселое молодое лицо с широкими скулами и чуть косым разрезом глаз.

Уснула Тоня и во сне бежала по снежной широкой дороге.

Уснули ее отец и спокойная, приветливая мать.

Уснула Женя, вздрагивая и тихо плача во сне.

Только Михаил Максимович не спал. Он в последний раз говорил со своей подругой, которая долго радовала его, наполняла светом жизнь и покинула таким неготовым к разлуке, таким одиноким.

Глава шестая

После похорон Евгении Аркадьевны Тоня не отходила от подруги. Осунувшаяся, побледневшая Женя, казалось, не видела и не слышала ничего вокруг, но стоило Тоне собраться домой, как большие глаза подруги наполнялись страхом:

— Не уходи, не уходи, Тося!

Так за каникулы Тоне не удалось повидаться со своими одноклассниками, но она знала, что ребята весело проводят время, организуют лыжный поход в село Шабраки, за сорок километров от прииска, собираются для совместных чтений.

Иногда к Кагановым заходила Лиза. Но ей становилось так жаль Женю, что она не находила слов для разговора, только вздыхала протяжно и негромко, как мать ее Анна Прохоровна. Бывала в опустевшем доме и Сабурова, подолгу беседовала с Михаилом Максимовичем, приносила Жене книжки. Впрочем, Тоня, читавшая вслух, знала, что подруга почти не слушает.

Ежедневно в сумерках Тоня заставляла Женю одеться и выйти на воздух. Жене уходить из дому не хотелось, но она была слишком измучена, чтобы протестовать. Подруги обычно гуляли молча. Иногда встречали Толю Соколова. Он сдержанно здоровался и проходил мимо.

Перед самым концом каникул, вечером, Тоня и Женя, как обычно, дошли до конца ущелья, в котором лежал поселок, и собирались повернуть обратно, но услышали впереди громкие голоса и смех. Девушки переглянулись.

— Наши! — радостно сказала Тоня, и глаза ее заблестели.