Чистое золото

— Я понимаю, почему так смотрит на меня Надежда Георгиевна. Не раз я защищал перед ней ученика, от которого она требовала больше, чем он давал. Я говорил: зато у него много комсомольских нагрузок… Конечно, это неверно было. Обязанность каждого комсомольца — хорошо учиться… Теперь… — Илларион улыбнулся с сожалением, — вы знаете, что десятиклассникам рекомендуется больших нагрузок на себя не брать. Я, в частности, перейдя в десятый класс, не стал отказываться от обязанностей секретаря, которые несу второй год, но теперь сам вижу, что трудно справляться. Мы в этом году школу кончаем… Комитет перед моим отъездом на конференцию решил возложить обязанности секретаря на Митю Бытотова из девятого класса. Многие уже знают об этом. Через две недели Митя примет у меня дела. — Он помолчал и прибавил: — Я с Кычаковым советовался, он тоже сказал, что совмещать окончание школы с работой секретаря очень трудно.

Рогальский перешел к докладу о том, что сделано в первом полугодии, потом начались выступления.

— Я, ребята, предлагаю поблагодарить Иллариона за хорошую работу, — сказал Коля Белов. — Он без суеты, толково, разумно действовал.

— Заседаний лишних не устраивал! — крикнул Мохов. — Хорошо организована была работа!

— И учился прекрасно, — сказал Толя Соколов, — это тоже надо отметить.

— Зато других, кто не прекрасно учился, мало подтягивал! Сам говорит!

— Он так не говорил, товарищи! — вмешалась Надежда Георгиевна. — Со мною бывало спорил, но отстающему поблажки не давал!

Кое за что Рогальского поругали, но в общем работу его одобрили, и он сел на место с выражением какой-то растерянности на лице. Товарищи понимали, как странно ему сознавать, что через несколько дней он уже не будет секретарем и со всеми делами комсомольцы начнут обращаться к Мите Бытотову.

Про Митю говорили, что он и внешне похож на Рогальского и старается подражать ему: спокойно держится, говорит веско, внушительно. Но выдержки Иллариона Мите не хватало, порой внушительный тон не получался, Митя начинал громко спорить. И сходство их ограничивалось тем, что оба были высокого роста и носили очки. Бытотов бледен, а у Рогальского розовые щеки. Глаза у Илы, как говорили девочки, «стальные», а у Мити темные, быстрые.

— А Тоня Кулагина тоже будет просить об освобождении? — спросила Надежда Георгиевна.

— Мне слово! Мне! — сейчас же закричали ребята из Тониного актива.

— Может быть, Кулагина все-таки будет продолжать культработу? — просительно говорил восьмиклассник Сева Кротков. — Ведь она, в конце концов, только организатор. Помощников у нее много. Но мы… помощники то-есть… — поправился он, — к ней привыкли. Работа у нас налаженная, понимаем друг друга. Спектакли, лекции, беседы с приисковой молодежью как будто удаются.

— Кычаков считает, что наша школа неплохо справляется с культработой, — вставил Илларион.

— Я бы тоже просила оставить меня на работе, — сказала Тоня. — Я ее люблю, привыкла… Обещаю, что занятия не пострадают.

— Правильно! Верно! Оставить Кулагину! — закричали комсомольцы.

— А справишься, Тоня? — заботливо спросила Надежда Георгиевна.

Тоня знала, что Сабуровой самой не хочется лишаться ее как помощницы, и улыбнулась старой учительнице:

— Справлюсь непременно!

— Помни, что слово дала! — сурово заметил Митя, совсем как Илларион.

Собрание кончилось. Ребята с шумом и песнями выходили из зала. В сутолоке Тоня с трудом отыскала Лену Баранову.

— Слушай, Леночка, ты доклад о советской литературе когда должна в общежитии делать?

— Ой, скоро уже, Тоня! — испуганно ответила Лена. — А я не готова.

— Уступи его мне. Я тебе дежурство на елке уступила.

— Да пожалуйста! — обрадовалась Лена. — Мне так некогда сейчас, так некогда!

— Ну вот и хорошо!

Тоня решила немедленно доказать товарищам, что сможет и хорошо заниматься и попрежнему вести культработу. Пусть этот доклад будет пробным камнем.

Думая о предстоящем докладе, она вышла из школы со своими подругами.

Короткий зимний день уже потускнел. На дворе школы ярко горел фонарь. Было морозно.

— Идемте скорее! — воскликнула Лиза. — Дома-то тепло небось!

Тоня и Нина тоже думали о теплом доме, обеде, собранном материнскими руками, и мирном вечере за учебниками. А Женя, остановившись на высоком школьном крыльце, почувствовала, как ей не хочется идти домой, где нет мамы, где темно и надо включить свет во всех трех комнатах, иначе будет казаться, что мама здесь и отдыхает у себя. Длинный зимний вечер трудно пробыть одной.

— Папа не раньше семи придет, — тихо сказала она.

— Ты что, Женечка? — не расслышала Тоня и, оглянувшись на подругу, мгновенно поняла. — Ты, может быть, к нам пойдешь? Мама рада будет, я тебе ягнят покажу. Смешные такие! Позанимаемся вместе.

— Да нет, Тося, — вздохнув, ответила Женя, — мне нужно дома быть к папиному приходу. Он не любит один…

— Двадцать раз вернуться успеешь, пока Михаил Максимович придет! — перебила Лиза. — Ах ты, бешеный парень! Что делает!