Чистота сердечных сокращений

Лавра. 1999-й год. Мы и братья Чантладзе. Работают оба в Москве. Видимся всё реже: в электричках скинхеды…

На лицах – тени скорого расставания… Сакартвело! Гаумарджос!

*

Это – Варя. Совсем новенькая. Чудо!

Радость и любовь Кати, Миши, Диньки. Любовь наша. Я часто смотрю на это фото. Всё чаще… Сколько намешано! Даже хитрованская усмешка прабабки.

Её, двадцатилетней, фото рядом.

*

Карточка оборвана и обгрызана по краям. На ней – я во младенчестве: пелерина, кружавчики, глаз косит (он и сейчас изредка уходит за горизонт), ухмылка, полная безучастного пренебрежения…

Карточка у нас появилась после разбора маминого архива. Кто-то её рвал, гнул крестом, прожигал какой-то гадостью… Кто?

*

Лысый, в полупоклоне, на лице – признательность. В позе – ущербность нетренированного старика: шестьдесят лет. Юбилей на работе. Шестьдесят человек.

Моложавые, обольстительные соратницы. Торжественные стихи. Цветы, слёзы. Галстук душит… Сердце рвется…

*

Я. Точильщик... Точу столовые ножи, прошу не пугаться. Кроме них, точу слова, словечки, их сочетания. Точу слёзы вдохновения и благодарности. Над написанным. Над старыми фото.

Над тем обрывом…

Сентябрь, 2009 г.

ЦВЕТНОЙ БУЛЬВАР

Шаткая колченогая подставка для цирковых номеров с хищниками. На ней, ловко балансируя, стоит босая женщина в мужском свитере до колен и парадной флотской фуражке. Она вертит что-то над головой. Лассо?.. Не разобрать. Вокруг неё как заведённые прыгают собачки в разноцветных бантах. Лают – но лая не слышно…

Этот сон приходит который раз. Можно разглядеть подробности – вязку свитера, цвет глаз у собачек. Взглянуть в лицо женщине не удаётся, но он знает, что это – она…

Сырое октябрьское утро. Вороша носом влажную листву, мимо пробежала овчарка. На секунду, словно пропустив что-то, возвратилась к его ногам, подняла строгие глаза.

- Пират! Ко мне! – тут же раздался негромкий окрик.

За спиной на газоне показалась невысокая молодая женщина в чёрной шинели до пят. Подошла ближе, прислонилась к спинке скамьи и, запахнув полами оголившиеся ноги, спросила:

- Позвольте прикурить, молодой человек?

Бледное лицо, будто неумытое со сна. По-мужски прищуренные, серые глаза. Смелые, смеющиеся. Долго всматривалась, склонив голову набок. То ли желала убедиться, что они незнакомы, то ли изучала – какое впечатление производит. Что-то её не устроило… Выпятив пухлую капризную губу, она пустила вверх дым и властным движением ухватила собачью холку. Пират извернулся, лизнул её узкую ладонь и лёг у ног.

- Знобит что-то, - произнесла она, отворачиваясь, и снова запахнулась в шинель. – Хотите кофе? Во-он мой балкон, - махнула рукавом в сторону дома пока он собирался с ответом.

Подходящий балкон нашёл сразу: «весёлый Роджер» на банном полотенце… Поймал её насмешливый взгляд.

Пират нехотя поднялся. Женщина с собакой пересекли газон и удалились.

«Какая же, однако, уверенность, - подумалось вслед, - разве что за холку не взяла…»

Походив по Центральному рынку, он купил горячих чебуреков, бутылку чачи, гранатов...

...Невиданных размеров комнаты, гулкие из-за относительной пустоты. Пыльные шпалеры в гостиной, устоявшийся запах трубочного табака. Громоздкий, как дредноут, кожаный диван. В комнате с балконом - тахта под туркменским ковром, подушки-валики. Рядом с тахтой – распластанная на полу белая медведица с ободранной (вероятно, Пиратом) мордой и одним глазом. На стене - крест накрест – обнажённая абордажная сабля и именной адмиральский кортик. В кабинете – письменный стол неизвестной эпохи, кресло тёмного дерева. На столе лампа, как в читальном зале, стопка пожелтевших листов бумаги, придавленная колоколом громкого боя с эсминца «Упорный». На зелёном сукне – чернильное пятно с контурами Южной Америки...

В сопровождении Пирата он обошёл все комнаты, не заметив ни единого предмета, который мог бы принадлежать молодой женщине. «Наверное, в ванной. - И неожиданно устыдился направления мыслей. - А тебе-то, что, собственно?»

Разглядывая тёмное золото книг за стёклами шкафов, он обнаружил и арабскую вязь, и готику, и иероглифы. Возникло странное ощущение, что он будет здесь жить…

Из кухни послышалось:

- Кофе готов! – в интонации - Пират, ко мне!

Минуя прихожую - в углу шинель на вешалке, морской бинокль на потёртом ремешке - он прошёл на кухню. На полу, на подоконнике, под мойкой - пустые бутылки, в раковине – гора грязной посуды, на столе – коряво взрезанная банка недоеденных консервов... Холостяцкий натюрморт. Он брезгливо огляделся - куда сесть.

«Не комильфо. Дама пригласила на кофе, а он нос воротит...» Она поставила перед ним кофе, протянула руку:

- Варвара Парамонова.

- Владимир Шерстобитов, - он задержал её руку. - Вы были уверены, что я приду. Отчего?

- Я изучала вас в бинокль. Каждый волосок щетины. За десять минут три сигареты. Сменили пять раз гримасу – у вас открытое лицо, вы беззащитны… Оставалось спуститься на бульвар и… взять. - Варвара откровенно наслаждалась произведенным эффектом.