Чистота сердечных сокращений

Провожая на службу, обнимет откровенно, поцелует в губы. Не поднимая глаз с трепещущими ресницами... А то постучит вкрадчиво в ванную – спинку потереть? – и войдет, не дожидаясь ответа, подаст свежевыглаженное шёлковое бельё, лаская взглядом мускулистое тело и едва сдерживая себя… Или заведёт подробные обсуждения кобелиных проблем Пирата, не сводя зовущих насмешливых глаз.

Вожделение нарастало. Скорей! Скорей кончать затянувшуюся игру. Залезть внаглую в постель, заставить его выкинуть из головы возрастные предрассудки…

Варвара потеряла сон и стыд. Голая расхаживала по ночам и, затаив дыхание у его двери, слушала, не решаясь войти. Возвращалась в раскалённую собственным жаром постель, через минуту снова вскакивала и шлёпала на кухню – попить – под недоумёнными взглядами сонного Пирата…

Адмирал был сбит с толку. Поведение Варвары бесило дерзостью напора - голозадая наяда шастает по квартире... Он же не мальчишка... Отчим, как никак… Окутывая дымом пространство и, не видя строчек, слушал звуки за дверью, вздохи… Выходил на балкон подышать ночным бульваром... Столкнулся в коридоре с Варварой:

- Простудишься…

- Ну, я ему и дала-а-а, - плотоядно гримасничая, вспоминала Варвара. - Он у меня до утра блеял ягнёночком… И волком рычал так, что Пират кидался в свалку. Мамочке и не снилось…

Они допили портвейн и пошли по бульвару к Самотёке. Нечаянно наступив на полу шинели, он извинился с нетрезвым смешком. Варвара истолковала по-своему:

- Плаща нет, а пальто сгорело, ха-ха!

- ?

- В скупку снесла. На Минаевский. И часы - настольные, настенные... А шинель – никогда! Хоть с голоду…

- Работать надо.

- А я работаю! - огрызнулась она. - Ты как думал? Платки пишу. Но платят хило...

…Незаметно оказались у Селезнёвских бань. В рюмочной, которая у местных звалась «Голубой Дунай». Шалман, каких много по Марьиной роще.

- Конец маршрута, - оживилась Варвара. - Ты спрашивал насчёт стихов? Сейчас будут поэты. А я не пишу, как он умер… Может, потом… когда-нибудь.

В дальнем углу заведения, за высоким круглым столом с потрескавшейся мраморной столешницей маялись трое. Ладонь под скулой, скучные глаза искательно взирают на входящих. На столе – набитая окурками пепельница.

- Барбара! Это кто? Не знаем...

- Свои! Садись, Володь.

Она отошла, пошушукалась с буфетчицей. Появилась бутылка водки. Уборщица вытряхнула пепельницу, протёрла стол, извлекла откуда-то стакан: наливай, Варюха.

- Если свой - сначала ему, - распорядился седовласый поэт.

Выпили.

- Давай Тютчева, Серёжа, - попросила его Варвара, - потом свои...

…Возвращались на Цветной поздно.

- Маленькая была, болела… корью, - вспоминала Варвара, - а он сидел у постели, полотенце мокрое держал на лбу… И читал мне… своё любимое… лермонтовское...

По синим волнам океана,

Лишь звёзды блеснут в небесах,

Корабль одинокий несётся,

Несётся на всех парусах…

Она горестно, по-детски, всхлипнула:

Из гроба тогда император,

Очнувшись, является вдруг;

На нём треугольная шляпа

И серый походный сюртук.

Варвара отёрла рукавом шинели слёзы, трубно высморкалась Пирату под ноги – тот от неожиданности дёрнулся в сторону.

- Тебе стыдно со мной... - сердито обернулась. - Как никак – водка с портвейном…

Нет, ему не было стыдно. Он поразился другому: это стихотворение было одним из любимых и памятных ему самому.

Путаясь в полах шинели и держась за его руку, Варвара продолжала:

- Боготворила, обожала за одно только это… Это потом уж захапала – из гордыни: что хочу – всё имею! Вот и имею...

***

…Жилось беззаботно и празднично. Бывали в театрах и ресторанах, на выставках и офицерских банкетах. Ездили на курорты, даже в Болгарию.

Варвара быстро вошла в роль молодой светской львицы своего круга. Верховенство закрепляла эпатажем, хулиганскими выходками. За свою «собственность» готова была глаза выцарапать. Могла подойти и ляпнуть во всеуслышанье, как в пивной:

- Слышь, ты! Корова сисястая! Вальсируй со своим пеньком. Ещё раз подойдёшь – нос откушу.

Не гнушалась и мелких пакостей – плеснуть на платье из бокала… Жёны и боевые подруги сослуживцев побаивались её. Вадим Николаевич смеялся: молодая, ревнивая, гарнизонной выучки не получила… За причинённое, впрочем, приносил извинения.

А ей всё было нипочём – как выпьет, совсем голову теряет.

…Учёбу забросила: интерес к предполагаемой профессии пропал. В группе не было ни друзей, ни подруг – её своей-то не считали, не любили за спесь и за глаза звали «шлюшкой адмиральской». Ведь сама хвасталась развесёлой жизнью и своими подвигами.

Вадим Николаевич предлагал заочную учёбу и трудоустройство в газету «Красная звезда». Она отказывалась. Работа – это постоянные командировки, разлуки. Ещё и ответственность. Нет и нет. Ей нравилась её жизнь.

Адмирал не настаивал. Он хорошо знал Варвару – стоит где-то пережать, надавить авторитетом – всё… И сносил её выходки, ублажал… Льстило её молодое, безграничное обожание.

Казалось, так будет всегда. Но…