Чистота сердечных сокращений

Оценка греха, порока давалась в истории народов многажды. Людская, общественная. Религиозная. Правовая, через закон. В различных законодательствах отводилось место и нравственности. Что это? Обычаи, нравы, привычки, уклады. У одних так уложено, у других - эдак. Тут дозволение - четыре жены, у этих - только одна, а то - многожёнство. Поди, разбери, узаконь - кому много, а кому - в самый раз.

Кому какое дело! Им так лучше...

Часто приплетают мораль. Ещё один фигов лист. Слово блудия. Самые блудливые греховодники, самые порочные бабёнки - суть самые «высокоморальные». Это всегда было: «в тихом омуте...» Без совести, без стыда - какая мораль... Это не критерий, не помощник закону. А коли так, не будем бить наотмашь, воздержимся хлестать и без того заезженную словоблудным понуканием старую клячу по имени юриспруденция. Оглядимся с холодным рассудком: человек вмещает Космос. Он, Homo sapiens, этот сукин сын, если окончательно не скурвится в своей цивилизации потребления до полного непотребства, не выродится как существо разумное, если будет помнить «во многия знания многия печали», он обязательно интегрирует опыт тысячелетий и непременно выработает искомый Кодекс «О пороках».

Дельфийский оракул, Сократ, мсье де Сад и, конечно, мы с вами, уважаемый читатель, - помогут ему сочинить и запустить в работу самый умный и справедливый закон.

«Хотя закон, - говорит Юрий Каграманов, - не может искоренить грех (и потому в христианстве, например, не является «высшей инстанцией»), он указывает на грех неуклонимым перстом и проводит им черту, отделяющую допустимое от недопустимого. А чтобы черта эта была психологически труднопереступимой, надо так поставить закон, чтобы подзаконное население воспринимало его... не как набор обиходных условностей (нравы, уклады - помните? - Ю. Х.), но как продолжение естественного закона, «записанного в сердцах» (ап. Павел). Иначе говоря, закона совести (курсив - Ю.Х.).

Дело нелёгкое, но не безнадёжное».

«Закона, «записанного в сердцах».

Без этих слов нашим размышлениям так нехватало света надежды...

А пока исходим из того, что порочное не есть несовместное, ещё раз повторив: человек вмещает Космос. Что, если ему так назначено?

Осталось прояснить: где тут прививку совести делают? И на сколько её хватает?

Повествование завершает криминальный финал. Приводим его в кратком пересказе с юридического, судейского, языка на обычный, понятный всякому.

Супруга того, помните, что дочек в одиночку опекает, бывшая доминирующая самка, села. За покушение на убийство. Пришла со скалкой в дом - права качать. Дочери едва отбили. А на суде - горой за папашку...

Октябрь 2009 г. - сентябрь 2011 г.

Новеллы

Рассказы

Пасторали

Пиесы

Элегии

ЧИСТОТА СЕРДЕЧНЫХ СОКРАЩЕНИЙ

Он прошаркал до лифта, спустился, нашёл газетный киоск. Устал, и назад, в койку – газетой вчерашней пошуршать. На следующий день отважился и потихоньку, с передышечкой, обошёл территорию. Когда на скорой везли, ничего ведь не видел, а тут, оказывается, целое хозяйство. У дальнего забора – одноэтажные строения. Одно, с трубой, похоже, котельная. Другое, за деревьями, без окон, не иначе – морг. За ним – длинное, стеклянное, и дорожка гравием – теплица.

– Что выращиваете – огурчики, лучок? – спросил проходящую, в халате, смурную. Из любезности.

– Ага! – окрысилась та, даже ход замедлила. – Лучок! Х..в пучок!

– И это дело, – одобрил он миролюбиво. – У кого в чём дефицит…

...Болезнь крепко прижучила. Но помаленьку отпустила… Не сама, конечно, врачи помогли, чего уж там. И теперь ему всё вокруг занятно. Так бывает: болит – глаза не глядят ни на что, или после наркоза как чумной, а полегчает... Ну, сами знаете.

В такой большой больнице он впервые.

Корпус А. Семь этажей. Окна – евростандарт. Занавески богатые. У входа – длинные автомобили, видать, начальство. Под окнами сад с деревьями и подстриженными кустами. Отмостка у здания – плиткой. С другой стороны – ёлочки кремлёвские, голубоватые. По периметру – жёлтая акация. Пчёлки в цветах копошатся. Вдоль забора, до самых ворот, как в строю – остроголовое дерево туй.

В корпусе Б, где он помещается – вот, напротив – тоже всё хорошо. Палаты светлые, на четверых. Над кроватью кнопки, лампочки – сигнал давать, если что. Лекарства – прямо на тумбочку, в пузырьке с фамилией. И врачи – вежливо: «Ну, скоро на танцы! Молодцом!» Уколы ходячим – извольте в процедурную, не опаздывать.

– Георгий Иванович! – зовут из окна. – На перевязку.

В отделении много женщин, есть и молодые, лет по пятьдесят. Их палаты на солнечной стороне. В кроватях, видать, жарко – двери раскрыты, вентилятор жужжит. Одеяло прочь, рубахи задерут докуда не жалко и спят… По виду и не сказать, что сильно хворые…

Нынче ночью был переполох, трёхзвон: бабке Нюре, из пятой, плохо стало. Пришла неспешно Тамара:

– Давай, бабуль, повяртывай, продырявлю… Во! Нынче не помрёшь! Не охай, старая…