Чистота сердечных сокращений

Приехала нарядная, загорелая… Навезла-а… на всю палату. Сидела рядом полтора часа – до обратного автобуса. Жалела, гладила украдкой под одеялом, заглядывала в его голодные глаза и думала: помыть бы… да… Соскучилась, чего там…

Стали прощаться, а он опять:

– Зин, ночью до плюс десять… Ты, это… как приедешь… теплицу…

– Эх, был бы ты дома, я б тебе устроила теплицу… – она крепко поцеловала его в губы и, собирая сумку, нечаянно прихватила Колькин аппарат мобильной связи.

Дома, увидев его, свекровь обронила:

– Ишо съездишь…

Август 2009 г.

СЛАДКАЯ ПАРОЧКА

– Так, мальчики, – влетает она со шваброй в палату. – По койкам. Ножки подобрали. Повыше, повыше! Молодцы! Пукаем марш Мандельсона.

Шустро гоняет под кроватями тапки, добираясь до плинтусов, нагибается, ловко приседает. Халат прикрывает немногое на её теле, но она не стесняется: мы для неё – больные.

Тряпку в ведро, прополоскала, насухо отжала и – начисто. Тапки у всех на местах, пятки вместе, носки врозь, как в строю...

– Всё! Опустили... Ну, вот, а ты, дурочка, боялась! – Лицо влажное от пота, зубы сверкают... Ведро, швабру – хвать, сдунула прядь со лба, и – в следующую.

Палат в отделении девятнадцать. Ещё ординаторская, процедурная, кабинет заведующей и, извините, туалеты. Уборка – дважды в день, да утки за лежачими. Тут не только лоб взмокнет... А старшая всё придирается:

– Лена, стены, двери – протирала?

В женских палатах её науськивают, у них всегда претензии, всё не так... С мужиками проще – лежат себе попёрдывают да вздыхают, когда под кровать лезешь...

Ей что, бумажки пишет, ... протирает.

Народ зашевелился. К пищеблоку подтягивается. Кто там нынче на раздаче?.. Подруга Ленкина. В молодости официанткой была. Голос прокуренный... Как у Лаймы, только без акцента. А звать просто Люда. «Люд, а Люд, мне без подливы».

– Суп рататуй! Яйца по-монгольски, судак по-польски!

По-доброму, с улыбкой, шуточкой...

– Не спеши ногами, бабуль. Давай поставлю... Во-от, садись, краса моя!

У кого бессолевая диета – словцо посолоней не жалко. Каждому найдёт. И из себя... симпатичная дамочка. Изящная, можно сказать... Лосины в обтяжку на обмятой попе. В общем...

– Рататуй! Мальчики, кому добавки? Аппетит нагуляли? – щедро черпает со дна, подмигивает. – На недельку, до второго, я уеду в Комарово...

А ведь уедет...

Смена. Душ. Марафет...

Спешат по коридору к лифту. Шёлковые блузки, узкие юбки, каблуки. Вслед – лёгкий шлейф «шанели». Задом – раз-два, раз-два... Ну, в точь – любимые женщины механика Гаврилова... Хохочут, болтают о чём-то таком... по походке видно. На ушко – и снова: ха-ха-ха... Похоже, вчерашний вечерок провели в тёплой компании. Недурно провели... И не прочь повторить. Ага! Мобильник: мур-мур... Замётано! Наддали ходу, и в лифт.

Да-а... Те ещё штучки!

И что характерно – не оглянулись. Ни разу...

27.12..2010 г.

ПОСЫЛКА

– Жили Стрекаловы бедно, вполсыта. Сам, Иван Палыч, хозяин был никудышный, хоть имел партбилет. Ни одного крестьянского занятья толком не знал, и делать не мог. Будто и не в деревне вырос. Чудно даже от соседей... Хатёнка с земляным полом, стены - два плетня глиной забитые. Скотины, почитай, ничего... Не держалась. Корова была – подохла, на зеленях объелась. Другая тоже не пожила – ящер напал. Телушку, какая от ей, волки прямо в хлеву... Курей, гусей, врать не буду, не помню. Помню, баба у него, как ни глянь – всё брюхатая. И ленива, прям купчиха, только б спать. В те года, война-то лет восемь как сошла, деток у них было пятеро. Или шесть?.. Босые, голодные, аж сизые, вечно сопли до пупа... Подолгу не ходили. Но, ироды, грех их забери, не мёрли. Копились, какие ни есть.

...На войне Иван Палыч был ездовым. Вернулся цел, но всё равно как убитый. В колхозе его поставили сторожить народное добро. Круглый год ходил он в шинели, в какой вернулся, продранной и несчётно горелой, в которой вшей было больше, чем уцелевшего материалу сукна. На ногах носил «шахтёрки», а на голове – треух отцовский из овчины. Зимними вьюжными ночами Иван Палыч здорово мёрз, сторожа колхозные амбары и контору. Когда «шахтёрки» начинали стукать друг о друга как деревянные колодки, а руки переставали держать берданку, он бросал пост и, крадочкой, задами пробирался домой – отогреться, попить кипятку, поесть варёных картох.

На печке в тесноте сопели ребятишки, шуршали ненасытные тараканы. Рядом, позёвывая, сидела жена...

Так они и жили. Спали врозь, а дети были.