Чистота сердечных сокращений

За калиткой на скамейке – ни свет, ни заря – бабки-соседушки. Как на посту. Всё им надо – куды пошла, пошто нарядилась буден день... Выставились... Будто щупали: ладная, рослая, пригожая.

– Никак, на танцы собралась? – с ехидством пропела одна.

– Та не-е. В баню она...

– Привет, охрана! На смену заступили? – улыбнулась белозубо, а в глазах, присмотреться, занозинка вострая: не замай! – Смотрите в оба! – и, переложив корзину с руки на руку, поспешила своей дорогой, сплёвывая через левое плечо: чтоб вам... повылазило.

Соседки переглянулись

– Кошка сытая... Так бы и повалилась...

– А замок-то не закрыла... Пошто? То-то и дело…

– А ну, бабоньки, подходи! Глянь, какая! Свежая! Берём недорого! – Зазывают, спорят, беззлобно переругиваются. Галдёж, толкотня.

Проворно обежав овощные ряды, она отобрала с полдюжины глянцевых, иссиня чёрных баклажан (скоро и свои будут!), купила золотистого ростовского луку, крымского перца, выбрала в мясном ряду парной баранинки на рёбрышках, спустилась в прохладную, как погреб, лавку кавказцев – за свежим сыром.

– Красавица! Возьми вино! – встречают на пороге. – «Саперави» хочшь? «Изабелла» хочшь? Кувшин дару, домой несу, хочшь?

– Вино у меня своё! – улыбается она задорно.

– О, шени генацвале!.. Вино у тебя своё... Дай бог тебе счастья!

На выходе с рынка купила пышную, тёплую паляницу, обернула рушничком.

Сонная мускусная тишина разливалась по дому. Афанасий, потягиваясь, смачно облизнул усы: сейчас хозяйка вкусненького даст, с рынка...

– Ах вы... сони! – Она прошла в кухню, надела фартук. Та-а-к... Баранину окропить пообильней винным уксусом, побольше зелени, лука... Нарезать кольцами баклажаны, перец... И – в духовку.

Волшебные ароматы поплыли, густо заполняя пространство.

– Сейчас ты у меня проснёшься...

В два счёта приготовила салат, нарезала хлеб, сыр. Что бы ещё подать вкусненького? Чебака копчёного? Больно хорош!

– А выпить... в аппетит? – спохватилась она и замерла, прикусив губу, ловя звуки, доносившиеся из спальни... Помедлив, поставила водку, достала из погреба запотевший кувшин с пивом - хорошо под чебачка! Отыскала на полке старую, дедову ещё, кружку, с надписью по ободку: «С любовью. Ю».

– Ну, вот... – улыбнулась, оглядев стол. – Только не смотри на часы... И постель... не убирай... – наставляла себя.

Пока он полоскался под душем, всё заглядывала в духовку – покрылась ли корочкой кожура у баклажанов, зарумянилась ли баранинка?

...Молча, об руку, бродили по набережной. Покатались на «Метеоре». В парке зашли в кино. Старый, забытый, грустный фильм... Отвернувшись от экрана, положив голову на плечо, неслышно дышала ему в шею. Представила, как выйдет завтра в сад послушать утренних пичуг – они так порадовали её сегодня. Выйдет – а их нет... улетели...

Хотелось плакать.

Насупившись как ребёнок, она плелась чуть сзади, кляня свои новые босоножки, себя, что потащила его на прогулку... Думала: увидят знакомые, позавидуют. Лучше бы посидели на веранде, попели...

«Белой акации гроздья душистые...»

Возвратившись с вокзала, прошла, не замечая соседок, хрястнула в сердцах калиткой. Бабки прижукли, вглядываясь.

– Ох-ох, похоронку получила… – не удержалась одна. – От ведь, баба!

– Ты себя-то вспомни...

...На веранде остро пахло жареными баклажанами. У ног тёрся Афанасий.

Март 2011 г.

ОБЛАКА

Пастораль

Она могла подолгу, не отрываясь, смотреть в небо, на облака. Не плела венков, не перебирала в загад ромашек – любит-не любит, не напевала грустных невестинских песен… Прикусив крупными белыми зубами травинку, сгоняя с голых плеч приставучую цветную мушку, вольно лежала на спине, перекладывая то вправо, то влево загорелые коленки. Поймает облако и смотрит, смотрит, как оно плывёт в глубине, незаметно меняя очертания.

Следя за её взглядом, он не находил в облаках чего-либо приметного – ну, пышные, одно больше, другое – меньше… Клок ваты.

– Что ты там увидела? – ревниво спрашивал.

Она долго молчит, приложив палец к губам.

– Во-он, гляди, – скажет, не отводя глаз. – Пеструшка... голову закинула… А вон – дед с бородой… уплывает…

– Да ну… грибы какие-то…

– Сам ты гриб, – беззлобно отзывалась она.

Он смотрит в даль, на речку. Там всё понятно: течёт вода в русле, с верховьев – вниз, неизменно. Хотя… не совсем так – берега зарастают… Он лежит на боку и, нет-нет, воровски заглянет ей под подол, между голяшек, белых и крепких. Она не прячет их, только коротко сдвигает и раздвигает.

Когда коровы полягут, она прикрывает глаза и сквозь золотистые ресницы всё смотрит туда, в глубину, ловя движение облаков. Они почти застыли в жаркой небесной истоме. Задрёмывает и она: брови насуплены, капельки пота на верхней губе, мушка подбирается к ним с подбородка…

Вдруг на луговину от низкого серого облачка наплыла лёгкая тень. К земле, наискосок, посыпались наперегонки крупные звонкие капли. Одна упала ей на лицо. Она вздрогнула, радостно засмеялась и, подняв навстречу дождику широко распахнутые ноги, завертелась юлой.

– Ну! Ну! Ну же!