Чистые руки

— Такой расклад должен устраивать Папашу Червя. Представляете, сколько ос и шмелей его покусало? — сказал малыш Кост, чья умная физиономия свидетельствовала: он не так прост, как кажется.

— Ясно представляю себе эту сцену, — заключил Кабре, чтобы ребята состроили ужасные гримасы. — Полянка де-ля-Фонтен, в лесах Лож. Полночь, в небе полная луна, округу видно как днем. Что там за шорох в кустах? Да это же он! Огромный козел! Здоровый, дикий, рогатый. А глаза… глаза налиты кровью! А вон того мужчину на полянке узнаете? Он не снимает широкополой шляпы даже ночью…

— Папаша Червь!

— Он самый. Вот козел встает на задние копыта. Какой же он огромный. Посмотрите: он превращается в человека. В гиганта, великана, на пальцах — когти, а из зада торчит длинный хвост и извивается, как змея!

— Но его не существует. Такого просто не может быть, — попытался возразить один из малышей.

— То есть «не может быть»? Спроси у Папаши Червя: как так получается, что волосатая личинка превращается в красивую бабочку? Он тебе расскажет, и сразу станет ясно: для него в этом деле нет совершенно ничего удивительного, как и при виде огромного козла, преобразившегося в самого дьявола. Князь преисподней берет его ладони в свои мохнатые лапы: теперь даже само солнце не сможет прикоснуться к рукам Папаши Червя. От дьявольского голоса дрожит весь лес: он произносит чудовищное заклинание, от одного только звука которого у вас кровь стынет в жилах. Он гремит… — Кабре на мгновение умолк, стараясь нащупать самый напыщенный и потусторонний тон, а затем крикнул: — Заклинание гласило: ТЕПЕРЬ ТЫ МОЙ СЛУГА!

Малыши разбежались: половина корчилась от смеха, в то время как другая дрожала от страха.

Однако с тех пор дети больше не могли смотреть на безупречно белые руки Антельма, не представив полянку, залитую светом красной луны, и сцену, сошедшую с фрески из самого ада. Мальчишки клали энтомологу на ладонь только что пойманного опалового жука, стараясь не коснуться случайно кожи, а затем убегали прочь, сжав в кулаке только что заработанную монетку. Следовало тут же потратить полученное вознаграждение, потому что кто знает, откуда брались эти су? В каких подземных кузницах их ковали?

Антельм прекрасно владел латынью и древнегреческим. Он назвал бы свою проблему депигментацией, витилиго, лейкодермой — эти слова он почерпнул из толстых книг. Бесполезно прятать руки: они хранят белизну ученого, сведущего человека из кабинета, в то время как загорелое лицо выдавало искателя приключений, скалолаза, золотоискателя, готового к любым опасностям, лишь бы открыть своим собратьям несколько тайн, тщательно охраняемых природой. На щеках можно прочесть его дни, в то время как тыльная сторона ладоней повествует о его ночах.

Или о двуличности Антельма?

Спесивец

Иногда свойственная Антельму горделивость перерастала в тщеславие. Конечно, нужно признаться, поводов хвалить себя хватало. Например, Антельм практически в одиночку выучил латынь.

— Довольно простой язык, — объяснял он своему гораздо менее способному брату. — Окончание слова придает смысл всей фразе: достаточно запомнить это. Как только ты понял этот принцип, считай, что познал латынь.

Отчасти пустое хвастовство.

Также Антельм гордился собственной нищетой, когда ребенком он должен был лицом к лицу противостоять нуждам всей семьи, бездарности отца-трактирщика, способного лишь ввергнуть их в еще большие долги, делая все с точностью до наоборот и переходя от одной неудачи к другой. Поэтому Антельм гордился своим скромным происхождением, словно возвыситься над этим жалким атавизмом, благодаря довольно короткому обучению войти в круги мелкой буржуазии, к которой судьба была более благосклонной, стало его главным подвигом, доказательством гения.

Достаточно вспомнить пару слов англичанина, сказанных в адрес Антельма: ученый выгравировал их в собственной памяти, вышил золотом на знаменах и плакатах.