Чистый кайф

– Вы извините, кажется, реально туплю… Получается – врач вам не нужен, но вы хотите, чтобы я ее вызвал? Причем себе.

Дед загрустил.

– Мне не врач нужен. Мне Тамара Михайловна нужна.

Короче, дед, я так понял, тоже попал. Эта докторша на старости лет просверлила ему сердце, и вот теперь он хотел, чтобы я поработал на него сутенером. Я продолжал стоять там у него в комнате и кивать, но на самом деле уже совсем его не слушал. Я думал про Петю – про то, какой он охуенный чемпион, причем из Америки, и про то, каким глубоким ростовским дном явлюсь на его фоне. Я не знал, как он выглядит, поэтому в итоге он стал похож на Нео из «Матрицы». Да какой похож – он просто взял и стал самим Нео. Быстрым и охуенным.

Или даже Морфеусом – молчаливым и смертоносным.

Но скорее все-таки Нео. Потому что он вообще охуенный.

Я думал обо всех этих странных вещах, и хрупкие поросячьи домики, про которые вспомнила сегодня Юля, разлетались в щепки, оставляя после себя одних мелких розовых терпил – Ниф-Ниф, Наф-Наф, Ноф-Ноф – хер запомнит, как их там звали.

Зря, в общем, эту тему завел отец.

* * *

Когда приехал к вечеру в клуб, раздражало уже буквально все. Какой-то художник со своими подручными привез и развешивал над баром огромные смешные картины про Ленина, Сталина и голых баб, но сегодня это почему-то бесило. В любой другой день я бы сам поржал. Народ собрался из всех углов клуба, чтобы как раз этим заняться, а меня их ржач не прикалывал.

В чайной комнате ярко горели лампы. Это раздражало.

В коридоре не горели лампы. Это раздражало.

Там, где обычно курят, никто не курил. Это раздражало.

На кухне о чем-то по-китайски перекрикивались повара. Это выносило мозг.

Когда с картинами про вождей улеглось и все заныкались по своим каморкам, охранники решили добить меня, включив допотопный, стоявший в качестве декорации над камином телевизор.

– Гайз, – сказал я этим славным, облепленным бицухой парням. – Давайте выключим долбаную рухлядь, мне надо работать. А лучше сразу вынесем ее на помойку. Откуда вообще тут черно-белый телик?

Но парни объяснили, что настала пора им постригаться, а делают они это строго перед телевизором, включая его только для этой цели раз или два в месяц.

– Традиция, браток. В армейке так было поставлено, и потом – когда дембельнулись. Нехорошо нарушать. У нас, типа, парикмахерская. Рассасываемся втихую от командиров.

Я посмотрел на их обтянутые черными майками тела и согласился.

– Традиции – это святое. Но вы можете хотя бы канал переключить? На хрена вам фигурное катание?

– Да нам похуй, вообще-то, что там показывают. Главное, чтоб он бормотал. В Чечне любое слово из телика было по кайфу – лишь бы с Москвы и по-русски.

– Тогда переключим?

– Нет.

Тот, что отвечал мне, включил машинку и начал стричь того, который сел на табурет. С минуту мы втроем, не отрываясь, наблюдали за черно-белым фигуристом, вертевшим свою партнершу как только можно. И даже как нельзя. Фигурист был вылитый Нео из «Матрицы».

– Слышь, а чо это? – заговорил подстригаемый. – Чемпионат мира? Или Европы?

Подстригавший вырубил машинку.

– Да я хэзэ, – ответил он через пару сек размышления. – Не один ли пень?

– Ну так-то да.

– Парни, – вмешался я в их спортивную жизнь. – А почему переключить нельзя? Или вам западло? Так я давайте молоток принесу и расхуячу вам эту бандуру.

– Бля, ты чо такой резкий? – удивился тот, что подстригал. – Не видишь, там ручки нет? Потому и нельзя.

Так-то нам похуй, я же тебе сказал.

Пассатижи нашлись у звуковиков, и уже через пару минут я клацал переключателем каналов. Он щелкал, как пистолетный затвор, а мы выбирали, что лучше подходит для стрижки.

– Во-во-во! Новости оставь! – тормознул меня подстригаемый. – Надо выяснить, чо там в мире творится.

– …взрывное устройство было приведено в действие около двадцати минут назад, – говорила дикторша в серой студии, сама во всем сером. – Информация о пострадавших на данный момент противоречивая. Из вестибюля станции «Белорусская» продолжают выводить людей…

У меня в голове бесшумно расцвел ядерный гриб. Юля сказала, что встречается с фигуристом на «Белорусской».

Именно в это время.

Площадь перед вокзалом была залита светом фар и мигалок. На ментовских уазиках и на «скорых» выли сирены. Одна пожарная машина почти заехала передком в сверкающий битым стеклом вестибюль метро. Другая зацепила торговую палатку, и заснеженный тротуар вокруг нее был усыпан красными чупа-чупсами. Пожарные метались прямо по конфетам. Конфеты хрустели, люди кричали, на все это падал снег.

– Эй! Эй!!! – заорал ментовской капитан. – Стоять!

Ты откуда? Ты как через оцепление прошел?!

Этого я не помнил. Вообще, ничего не помнил после того, как вылетел из клуба. Даже куртку надеть забыл.

Но холода не чувствовал. Совсем ничего не чувствовал, кроме страха. Как я здесь оказался, было неясно.

Раньше такое случалось, когда вмажешься и присыпаешь на ходу. Вот ты в одном месте, а вот – уже совершенно в другом. Типа, перепрыгнул. Как, что – непонятно. Ноги сами идут.

Но тут никакой дури. Один страх.

– Пошел отсюда! – заорал капитан.

– У меня человек там… Девушка.