Чистый кайф. Я отчаянно пыталась сбежать из этого мира, но выбрала жизнь

Она молча уперлась взглядом в одеяло. Потом она начала нервно трясти ногой, и я поняла, что у нее в голове идет какой-то мыслительный процесс. Знать бы еще какой.

– Слушай, я ценю то, что ты со мной откровенна. В тюряге не так часто сталкиваешься с извинениями, – тихо проговорила она.

Я была так благодарна за то, что она приняла мои извинения, – аж до мурашек, потому что мне показалось, что мы достигли прорыва в отношениях. Я открыла было рот, чтобы ответить, но она вдруг перебила меня:

– Он хочет, чтобы ты умерла, – выпалила Дэниелс.

– Прости, что? – выдохнула я, растерявшись от этой внезапной вспышки.

– Лазарус. Он хочет, чтобы ты умерла или хотя бы серьезно пострадала. Наверное, убивать тебя не станет, но он – человек слова, и это не игрушки. Я разговаривала со своей двоюродной сестрой, и она говорит, что Лазарус велел Грегу проверить в интернете, когда тебя выпустят. Он найдет тебя, даже не сомневайся. Он бешеный ублюдок, подруга. Ты вляпалась в дерьмо по самое не могу. Ты была со мной честна, так что я просто хочу вернуть должок. В общем, поосторожнее будь.

Я пару секунд молча смотрела на нее. У меня в голове роилось множество вопросов, но не хватало слов. В сознании проносились тысячи сценариев, и картинки моего будущего убийства сменяли друг друга в голове, точно кадры фильма.

– А теперь – не могла бы ты убраться с моей койки?

– Да, конечно, – кивнула я, вскакивая.

– Слышь, и еще кое-что, – проговорила она, снова ложась.

– Боже мой, что еще-то?

– Твоя подруга – Кайла, кажется? Я думаю, это она сказала Лазарусу, где живет твоя сестра. Возможно, тебе стоит позвонить сестре… Просто к слову пришлось.

20

Когда медики решили, что я больше не представляю опасности для себя или кого-либо другого, меня перевели обратно в общий блок.

Хотя мы с Дэниелс провели в одной камере около шестнадцати часов, ее предупреждение было последними словами, которые я от нее услышала. Все остальное время она проспала, и, честно говоря, я не имела ничего против.

То, что она спала, дало мне возможность не испортить шаткое взаимопонимание, которое установилось между нами, какой-нибудь сказанной вслух глупостью – есть у меня такая прискорбная наклонность.

Когда открылась дверь в общий блок, все глаза сосредоточились на мне. Я их проигнорировала. У меня была своя задача, а вот времени тешить любопытство других женщин – не было.

Мне нужно было предостеречь сестру. Брэнди тоже предупреждала меня о такой возможности, но я явно недооценила остроту угрозы и в результате всего творившегося со мной безумия задвинула мысль о ней на задний план. Один друг, который сам провел около шестнадцати лет в тюрьме, положил мне немного денег на счет, когда узнал, что меня посадили. Я не общалась с ним больше десяти лет, но он, побывавший в подобной ситуации, просек фишку.

Однако я потратила всю сумму на туалетные принадлежности, трусы и носки и уже несколько недель как была банкротом. Отец и сестра отказывались давать мне деньги, и поначалу я ужасно на это обижалась.

С течением времени и по мере того как ко мне начали возвращаться чувства, я начала их понимать. Полагаю, они хотели, чтобы этот опыт стал для меня как можно более дискомфортным. И вот что я вам скажу: видеть, как все остальные женщины в день, когда работает тюремная лавка, тащат к себе в камеры гигантские пакеты с лакомствами, – это определенно жестокое наказание.

Мне нужно было, чтобы кто-то расщедрился на оплату моего разговора. Телефонный звонок стоил два с половиной доллара, а здешние обитательницы не славились своей готовностью одаривать других, так что я понимала, что легко не будет.

Я начала с просьб, бегая от одной женщины к другой, изображая по мере сил опечаленного щеночка и повсюду встречая одни отказы.

Я пыталась торговаться.

– Эй, кто-нибудь, можете брать себе мой завтрак три дня подряд – только если это будут не блинчики, – если дадите мне позвонить! – выкрикнула я с верхней ступеньки лестницы. Тишина. Очевидно, все внезапно оглохли.

Мысли неслись вскачь; я должна была найти способ позвонить сестре. Видения – как она радостно открывает дверь и получает пулю – преследовали меня.

Я должна была найти способ позвонить сестре. Видения – как она радостно открывает дверь и получает пулю – преследовали меня.

Мои глаза начали наливаться слезами, горло завязалось в узел. Я не хотела плакать, потому что боялась, что если начну, то не остановлюсь. Я чувствовала себя такой… беспомощной.

А потом меня озарило. У меня было кое-что – то, что требовалось всем здешним девушкам.

Я побежала в свою камеру и содрала с себя верх от робы (успокойтесь, это не то, что вы подумали).

Стянула спортивный лифчик и снова оделась. Спортивные лифчики здесь котировались наравне с крэком. В тюремной лавке они стоили по 20 долларов, и, когда приходилось выбирать между разговором с отцом своих детей и болтающимися на свободе сиськами, женщины всякий раз выбирали телефонный звонок.