Чистый лист: Природа человека. Кто и почему отказывается признавать ее сегодня

Верно и обратное. Когда правовое принуждение исчезает, насилие вспыхивает во всем своем разнообразии: грабежи, сведение счетов, этнические чистки и мелкие войны между бандами, кланами и мафиозными семьями. Это можно было наблюдать на развалинах Югославии, Советского Союза и в некоторых областях Африки в 1990-х, но может случиться и в странах, имеющих долгие гражданские традиции. Будучи подростком, в романтических 60-х я жил в Канаде, стране, гордящейся своим миролюбием. Я искренне верил в анархизм бакунинского толка. Я смеялся над доводами моих родителей, утверждавших, что, если правительство когда-нибудь сложит оружие, ад вырвется на свободу. Наши противоположные предсказания прошли проверку в 8 утра 17 октября 1969 года, когда полиция Монреаля объявила забастовку. К 11:20 был совершен первый налет на банк. К полудню большинство магазинов в центре города закрылось из-за грабежей. Еще через несколько часов водители такси сожгли гараж фирмы по прокату лимузинов, с которой конкурировали из-за клиентов в аэропорту, снайпер с крыши застрелил офицера полиции из провинции, бандиты ворвались в несколько отелей и ресторанов, а один доктор убил грабителя в своем доме в пригороде. К концу дня было ограблено шесть банков, разворовано несколько сотен магазинов, совершено 12 поджогов, разбито 40 вагонов, груженных стеклом для витрин, и причинен ущерб на сумму $3 млн. Чтобы восстановить порядок, городским властям пришлось вызвать армию и королевскую конную полицию99. Этот убедительный практический тест оставил от моих убеждений рожки да ножки (и на всю жизнь обеспечил мне аппетит к науке).

Мысль, что анархия в смысле отсутствия правительства ведет к анархии в смысле жестокого хаоса, может показаться банальной, но ее до сих пор игнорируют в наш умеренно романтический век. Правительство обычно воспринимается как проклятие многими консерваторами, а полицейская и тюремная система — проклятие для многих либералов. Левые ссылаются на то, что сдерживающая ценность смертной казни по сравнению с пожизненным заключением неоднозначна, и делают вывод, что устрашение как таковое неэффективно вообще. И многие сопротивляются более активной работе полиции в бедных кварталах, хотя это, возможно, самая эффективная мера, чтобы помочь их благонамеренным обитателям отказаться от кодекса улиц. Конечно, мы должны бороться с расовым неравенством, из-за которого слишком многие афроамериканцы попадают в тюрьмы, но, как сказал правовед Рэндэлл Кеннеди, мы также должны бороться и с тем расовым неравенством, которое оставляет слишком многих афроамериканцев без защиты от преступников100. Многие правые протестуют против декриминализации наркотиков, проституции и азартных игр, не учитывая издержек зон анархии, которая, согласно любимой ими логике свободного рынка, неизбежно расцветет благодаря политике запретов. Как только спрос на товар повысится, сразу же появятся поставщики, и, если они не смогут защитить свое право собственности, вызвав полицию, они будут делать это с помощью жестокой культуры чести. (И это не говоря уже о том, что действующая сегодня в отношении наркотиков стратегия отправляет в тюрьмы множество людей, не склонных к насилию.) Школьников постоянно пичкают ложью, будто коренные американцы и люди в других догосударственных обществах миролюбивы, и, как результат, они не осознают всей ценности и даже презирают одно из величайших изобретений нашего вида — демократическое правительство и принцип главенства закона.

Где Гоббс потерпел неудачу, так это в решении проблемы контроля полиции. Он считал, что гражданская война так ужасна, что любое правительство — монархия, аристократия или демократия — лучше, чем это. Кажется, он не осознавал, что на практике Левиафан будет не сверхъестественным морским чудовищем, а человеческим существом или группой людей, обремененных смертными грехами алчности, зависти и гордыни. (Как мы видели в предыдущей главе, это стало навязчивой идеей наследников Гоббса, писавших американскую Конституцию). Вооруженные люди всегда угроза, так что полиция, которая не находится под строгим демократическим контролем, может стать куда худшим бедствием, чем сама по себе преступность и кровная месть. В XX веке, согласно данным, приведенным в книге политолога Рудольфа Руммеля «Смерть от руки государства» (Death by Government), 170 000 000 человек были убиты их собственными правительствами. И не сказать, чтобы правительственные убийства остались в истории тираний середины прошлого века. В Списке мировых конфликтов за 2000 год значилось: