Читаем Читая Маркса... (Сборник работ) полностью

Капиталистическая фабрика стремится сделать рабочего безгласным придатком определенной машины. Развитие внутренних противоречий капиталистической формы производства толкает техническую мысль на путь изобретательства и разрушает «ремесленную мудрость», рекомендовавшую сапожнику «судить не выше сапога». «Эта nec plus ultra[93] ремесленной мудрости превратилась в ужасную глупость с того момента, когда часовщик Уатт изобрел паровую машину, цирюльник Аркрайт – прядильную машину, рабочий-ювелир Фултон – пароход»[94]. Конкретные упоминания имен и профессий заполняют материальным содержанием обобщение, замещают его в художественном порядке как типовые моменты. Маркс мог бы сказать: «Мелкий производитель, экспроприированный в процессе развития промышленного капитализма, вынужденный эмигрировать со своей родины, на новом месте своего жительства выступит как революционер». Но Маркс художественно конкретизирует это обобщение, говоря: «Ирландец, вытесненный овцами и быками, воскресает по ту сторону океана как фений»[95]. Восстания ирландцев-сепаратистов – «фениев» – вызывали горячее сочувствие Маркса, ярко сказывающееся в переписке с Энгельсом. Известно, что семья Маркса носила траур по фениям после кровавой расправы с ними и казни их вождей.

Точно так же в отдельных случаях Маркс как теоретик мог бы ограничиться простым упоминанием термина «вульгарные экономисты» – читатель сам мог бы конкретизировать это понятие именами Рошеров и Сениоров. Но Маркс сам дает конкретное содержание без обобщения, но в таком контексте, что читатель в процессе сотворчества сам сделает это обобщение. Адам Смит – представитель классической экономии, несмотря на ряд ошибок, все-таки восставал против разложения товарной стоимости на заработную плату и доход капиталиста. «Оригинальные мыслители никогда не делают абсурдных выводов. Они предоставляют это Сэям и Мак-Куллохам»[96]. В этом же плане, такая, например, подача обобщения «ростовщический капитал»: «Повышение учетного процента с целью обеспечения размена банкнота на золото достигается принудительными мерами, диктуемыми законодательством, покоящимся на ложных теориях денег и навязанным нации интересами торговцев деньгами, Оверстонов и компании»[97].

Излюбленный прием буржуазной классической экономии, игнорирующей классовые отношения производства, – обрисовывать не реальную хозяйственную систему, а «светлый остров Робинзона», рисовать хозяйство оторванного от общественных отношений одинокого и предприимчивого Робинзона. Маркс в первой же главе «Капитала», посвященной товару, разоблачает капиталистическую суть этого Робинзона через простое ироническое перечисление ряда его конкретных признаков. Из предприимчивого «смельчака вообще» вдруг вылезает… капиталистический бухгалтер: «Наш Робинзон, спасший от кораблекрушения часы, гроссбух, чернила и перо, тотчас же, как истый англичанин, начинает вести учет самому себе»[98].

Говоря о художественной конкретизации, мы уже вплотную подошли к вопросу об образе. Поэтический образ нашел широчайшее применение в литературном оформлении «Капитала».

VI. Образность речи

Образная речь часто присутствует в «Капитале» и имеет разнообразные формы. Встречаются собственно художественные образы и метафоры. Выделим прежде всего один вопрос, чтобы изъять его из темы этой главы, – о ходячем, установившемся образе. Есть образные обороты речи, всем известные, всюду применяемые, сросшиеся с обыденным словом и употребляемые уже без сознания их образности: «цепь умозаключений», «круг понятий», «умственный кругозор». Эти сросшиеся с привычной речью в любой научной работе образные выражения имеют, конечно, свою познавательную цену, экономят мыслительную энергию. Встречаются они, конечно, и у Маркса: «Цепь, звенья которой состоят из уравнений стоимости…», «капитал поет совсем другую песенку… когда задача состоит в понижении заработной платы», сельскохозяйственный рабочий «всегда стоит одной ногой в болоте пауперизма», «возражения представляют собой холостой выстрел капиталистов», «рыцари кредита», и т.д.[99]

Мы поведем речь не об этих образах, а о других, так сказать, авторского порядка, придуманных самим автором, а не взятых из ходячих словесных выражений. Хотя, повторяем, и эти обычные образы имеют свое значение, облегчают восприятие текста читателем, экономят мыслительную энергию.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Этика Спинозы как метафизика морали
Этика Спинозы как метафизика морали

В своем исследовании автор доказывает, что моральная доктрина Спинозы, изложенная им в его главном сочинении «Этика», представляет собой пример соединения общефилософского взгляда на мир с детальным анализом феноменов нравственной жизни человека. Реализованный в практической философии Спинозы синтез этики и метафизики предполагает, что определяющим и превалирующим в моральном дискурсе является учение о первичных основаниях бытия. Именно метафизика выстраивает ценностную иерархию универсума и определяет его основные мировоззренческие приоритеты; она же конструирует и телеологию моральной жизни. Автор данного исследования предлагает неординарное прочтение натуралистической доктрины Спинозы, показывая, что фигурирующая здесь «естественная» установка человеческого разума всякий раз использует некоторый методологический «оператор», соответствующий тому или иному конкретному контексту. При анализе фундаментальных тем этической доктрины Спинозы автор книги вводит понятие «онтологического априори». В работе использован материал основных философских произведений Спинозы, а также подробно анализируются некоторые значимые письма великого моралиста. Она опирается на многочисленные современные исследования творческого наследия Спинозы в западной и отечественной историко-философской науке.

Аслан Гусаевич Гаджикурбанов

Философия / Образование и наука