Читалка

Ночью мне слышен негромкий шум бульвара. Огни в доме погашены, лишь кое-где темноту нарушает отсвет уличных фонарей. Адель без конца кашляет во сне. Может, ей снится Бернар Пиво?[8] Читалка лежит у меня на коленях, и я читаю историю о парне, который знакомится с девушкой… В какой-то момент мне захотелось проверить в словаре одно слово. Где-то в бездонном чреве этой штуковины запрятан и словарь. «НаноРобер».[9] В его поисках неожиданно натыкаюсь на телевизионный канал. Вот так-так — у меня в руках настоящий телевизор размером с книгу. В темноте я смотрю кино, и мое лицо озарено отраженным светом лица Жюльет Бинош. Кажется, ее собирается изнасиловать оборотень. Не бросать же ее в такой жуткой ситуации… А может, вообще хватит читать?

Утром, невыспавшийся — это все из-за нее, — торопливо собираюсь на работу; за ночь я так ничего и не сделал. Адель курит возле окна свою первую сигарету, на улице моросит дождь, я допиваю кофе, одновременно бреясь, — довольно рискованное занятие. В памяти всплывает похожая сцена из одного романа (я напечатал его давным-давно и с тех пор напрочь забыл и фамилию автора, и название), а вслед за ней — образ стоящего перед зеркалом Антуана Дуанеля, влюбленного в мадам Табар, хотя, по правде говоря, я существенно старше Жан-Пьера Лео.[10] Остывший кофе, пахнущий пеной для бритья, отвратителен на вкус.

На столе вибрирует мобильник. Первая за день эсэмэска от Менье. Он сообщает, что из США пришла рукопись Роберта Кувера и надо срочно принять по ней решение. На часах всего восемь утра, а меня уже теребят. Значит, первую половину дня проведу за чтением. Я люблю Роберта Кувера, он меня злит. Он из тех авторов, которые никогда не повторяются. Его книги плохо продаются, но я все равно его люблю. Уверен, что Менье скрестил пальцы, чтобы я отверг роман. Но я все равно его возьму.

Помню, когда я, начинающий издатель, познакомился с Адель (в те времена она походила на прелестного черного котенка), то говорил ей, что, если мне удастся напечатать великолепный роман, написанный талантливым автором, чьим творчеством я искренне восхищаюсь, если этот роман будет исключительно благосклонно встречен критикой, переведен на шесть языков и принесет мне кучу денег, — я в тот же день закрою лавочку.

В дальнейшем мне случалось выполнить все пункты этой программы, но по отдельности, с разными книгами. Так что я продолжаю…

Сегодня утром длина пути от дома до работы составила ровно 749 шагов. Подсчитано лично мной.

{6}

Рукопись Кувера лежит на моем рабочем столе. Чья-то белая рука освободила для нее место в самом центре, очевидно, на тот случай, если мне взбредет в голову похоронить ее под одной из бумажных груд — моих Пизанских башен, моих Абу-Даби. Внезапно меня посещает кошмарное видение: мой стол в ближайшем будущем, на котором нет ничего. Кроме небольшого плоского предмета с черным экраном на гладкой столешнице орехового дерева. Опустевшие стеллажи, доживающие свои последние дни. И — никаких запахов, кроме моего собственного. Может, повесить на стены пару-тройку фотографий с книгами в стиле ретро? Например, Кертеса? Или красоток с бабеттами, делающих вид, что поглощены чтением карманной книги? Никаких больше монбланов рукописей, никаких пачек писем на компьютерной клавиатуре… Только записки-стикеры от Сабины: «Отменить заказ на бумагу», «Разорвать договор с типографией», «Побывать на похоронах брошюровщика», «Постараться не загибать уголки страниц», «Не швырять книгу об стену, даже самую плохую», «Спрятать бумажную книгу в дальнем ящике стола, вместе со свечой, на случай, если отключат свет», «Перестать быть собой».

Под скрип кресла задираю ноги на кипу журналов «Книжный мир». Кувер. Сборник рассказов. Менье будет счастлив в очередной раз в подробностях изложить мне свою теорию о не продаваемых ни при каких обстоятельствах книгах. Я стану на защиту Кувера, настаивая на его принадлежности к Организации электронной литературы. Человек будущего, модерновый постмодернист. Уже отмеченный премиями, что должно несколько успокоить Менье. Он напоминает мне Рене, моего нормандского мясника, помешанного на премированных быках. У того вся витрина в медалях.

Я задраиваю все люки. Отгораживаюсь от внешнего мира и погружаюсь в чтение. Кувер — трудный автор, надо уметь влезть в его панцирь, втиснуться в него, окорябав руки-ноги, чтобы потом пережить беспокойное умиротворение, какое приносит только подлинная литература.