Читемо: Поэзия убийства

— Его чудес не хватило на всех. Тяжелый труд и голод его сломали. Он разучился творить чудеса — так много оказалось грехов вокруг. Гораздо больше, чем в прежние времена. Он обезумел от страданий. Как и другие каторжники, по вечерам он копался в помойке, пытаясь отыскать хотя бы немного еды. С каждым днем он слабел все больше. Пытки и мучения, которым его подвергали в первое пришествие, даже близко не были такими страшными, как муки на каторге. Это случилось зимой — холодной, суровой и снежной: когда он вконец ослаб и не смог идти в шахту, чтобы добывать золото, легионеры раскачали его за руки и за ноги, и бросили вниз, в ущелье. Он катился по склону, до самого дна. Упав, он не смог подняться. Тогда его привязали к лошади, и волокли по камням до самого входа в золотые копи. А когда он не смог подняться и там, его забили палками насмерть. Тело его до сих пор лежит в вечной мерзлоте, святой отец. Он не стал воскресать. Не потому, что не мог — не захотел. Посмотрев, во что превратили его учение спустя две тысячи лет — не захотел.

Отец Андрей онемел, не в силах переварить услышанное. Его сердце гулко стучало, но так медленно, словно старалось остановиться, затихнуть, и спрятаться еще глубже — чтобы его никто не нашел.

— Место это называется Джелгала. Почти двадцать лет шел тот Страшный суд. Больше никакого пришествия не будет, святой отец. Вы, люди, лишились его сами.

Наступившая тишина показалась священнику осязаемой. Демон молчал снисходительно. Отец Андрей ошарашенно.

Но в этот раз демон не стал дожидаться священника.

— Твоё время истекло. Твои вопросы тоже. Пора переходить к делу, святой отец.

— Подожди, подожди… Послушай, но ведь если я попал сюда, вниз, то значит греховен. Так ведь?

— Нет. Ты попал сюда не поэтому.

— Но ведь душа…

— Что — душа?

— Значит, моя душа не спасена?

— Дурак, — язвительно бросил демон. — Дурак. Хоть и священник. Вера служит не для того, чтобы спасти душу для существования после смерти. Верить необходимо, чтобы спасти душу для самой жизни. Вот, как вы, люди, извратили Его учение. Не существует никакого первородного греха, как и райских кущ для праведников. Важно то, кто вы при жизни. Когда Он пришел во второй раз, то ужаснулся. Две тысячи лет лжи, ради власти таких, как ты, «святой» отец. Всю свою жизнь ты молился, делая вид, что любишь близких и дальних, любишь Господа своего. А сам в это время сомневался, и не сделал ни капли полезного для своего народа. Украдкой писал свои статейки о сектах в стол, по капле выцеживая их в научных кругах, опасаясь себя скомпрометировать перед церковью. Перед теми, кто осквернил учение Его. Ты ничтожество, святой отец, и не тебе рассуждать о спасении души. Постыдись. За таких, как ты, мучился Он. Мучился и страдал дважды. А ты трусливо прячешь под подол то, что делает тебя человеком. Молитвы сами по себе — лишь пустые и ничего не значащие слова. Творцу они безразличны. Нас определяют только наши поступки, и ничего более.

— И… что же теперь?

— Теперь пора платить, конечно же. Платить за ответы.

— Чем платить? — от страха отец Андрей заблеял.

— Кровью. Чем же ещё, по-твоему, нужно расплачиваться за подобное?

Широкая лапа легла священнику на голову, обхватив и сдавив. Демон легко вздернул его с полу, словно бы отец Андрей не весил ничего.

Шкура сползла с черепа демона, грязными лоскутами опадая на пол. Обнажилась желтая от времени кость. Осталась прежней лишь ухмылка.

И очень острые зубы.

Отец Андрей изо всех сил зажмурил глаза, чувствуя, как мертвый язык вылизывает его шею, нащупывая вену.

В этом он почувствовал даже нечто сексуальное. Член под его рясой набух. А потом съежился и опал, когда острые зубы прокусили ему на шее плоть.

Демон сосал кровь влажно, неторопливо, наслаждаясь его болью. Отец Андрей слабо трепыхался, как пойманная рыба.

В его голове не нашлось ни одной молитвы на этот случай.

Напившись, демон брезгливо отбросил в его сторону. Он не выпил его досуха — кровь священника была слишком старой и жидкой. К тому же, жизнь святого отца обрывалась совсем не здесь, и совсем не сейчас. И не Ободранному было её обрывать.

Пилат Изуба с трудом поборол отвращение и желание оборвать священнику руки и ноги, как обрывают крылья мухе. Не знай Пилат будущего, он, наверное, так и поступил бы. Но он знал.

— Вставай, святой отец. Поднимайся. Не так уж и много я отпил от тебя. И не так уж много яда в тебя проникло. Вставай, пока я не поднял тебя пинками.

Трясясь от ужаса, держась за шею, отец Андрей поднялся.

В глазах демона он разглядел холодную ярость, и желание его, отца Андрея, схватить и смять, как куклу. А потом скормить его останки чудовищам снаружи.

Дверь слабо засветилась за его спиной, и он обернулся.

Распахнутый проем обнажил не коридор с хищными книгами, а мрамор его родного монастыря.

Он вновь посмотрел на демона, не в силах пошевелиться и поверить в свое спасение.

Черный сюртук с треском разорвался. Из спины демона вверх, над оскаленным жутким черепом, вверх рванулись крылья, огромные, кожистые и бездонно-черные.