Читемо: Поэзия убийства

Поймав их взгляды, невозмутимые, цепкие, и от того еще более страшные, я судорожно начал тыкать кнопки телефона. Пожалуйста, пожалуйста!

Но связи не было.

Поезд замедлил ход, вырвавшись из тьмы и заезжая на следующую станцию. Монахи, поглядывая на нас, встали у дверей, готовясь выйти на платформу и перейти в наш вагон. Но как только двери поезда распахнулись, Дем вихрем вытолкнул меня из вагона прочь, и помчал вдоль путей, к светящемуся табло часов, которые невозмутимо отщелкивали красные секунды.

Пассажиры, что двигались нам навстречу, с проклятиями рассыпались в стороны. Колеса то и дело цеплялись за чью-то одежду. Какой-то пожилой дядька в синем пиджаке замахнулся тростью, но мы уже промчались мимо, едва не отдавив ему ноги.

Внезапно Дем затормозил у низкой служебной двери. Обычно всегда запертая, предназначенная только и только для работников метрополитена, но скрывающая свое нутро от взора пассажиров, сейчас она легко распахнулась. Словно ждала нас, жадно и долго.

Дем впихнул меня в распахнутый проем прежде, чем я успел подумать — зачем? Нас уже поймали, и сейчас случится нечто страшное, непоправимое, возможно последнее в нашей жизни.

Колеса инвалидной коляски перепрыгнули через деревянный порог. Коляска брыкнулась, и едва не сбросила меня на пол. Колеса прошли впритирку к раме, обдирая краску.

Мое сердце бешено колотилось. Запрокинув голову, сквозь проем я разглядел бежавших за нами людей в черных сутанах.

Дем навалился на дверь. Низкая и тонкая, старая и ссохшаяся, она не должна была весить ничего, однако Дем толкал ее так, будто она весила тонну.

Столь охотно открывшаяся, она никак не желала закрываться обратно.

Скрипнула резина подошв. Демьен захрипел от натуги, когда проклятая дверь все-таки подалась.

Нам конец, подумал я под разгоняющееся биение сердца. Мне казалось, оно сейчас вырвется из груди и запрыгает по полу от ужаса, перед коляской с окровавленным мной.

Мной, умершим от страха.

Белый мертвый свет станции метро, падающий в проем двери, потускнел. А затем исчез.

Маслянистый сочный звук, с которым дверь вошла обратно в раму, и последующее шипение воздуха, напомнили мне звук, с которым закрывается шлюз бомбоубежища в фантастических фильмах.

Наступила тьма и тишина.

Оба понятия возвелись в абсолют мгновенно, скомкав окружающее нас с Демом пространство, смяв его, подчинив, и заполнив.

Тьма оказалась липкой и влажной, словно плесневелое одеяло.

Тишина же была невыносимой. Как будто вокруг откачали весь воздух.

Когда мне на плечо опустилась рука, я не выдержал и закричал. Громко, как только мог.

Но из моего перехваченного липкой темнотой рта раздался лишь писк.

— Это я, Дем, — лихорадочный шепот моего друга, казалось, считывался моей кожей. Ибо звуков я не ощущал.

— Не бойся, Рекс. Все хорошо.

Он обнял меня, и стал гладить по голове.

И я все таки разрыдался.

***

— Мы в коридоре, — сказал Дем, когда я, наконец, успокоился. — Сейчас мы выберемся отсюда. До дверей выхода совсем недалеко.

— А где… Они?

— Остались в метро.

— Но почему они не смогли пройти за нами? Или ты закрыл дверь на засов?

— Нет, не на засов.

И, помолчав, добавил.

— Мы больше не на станции, Рекс.

— Как это? А где тогда?

— Тише, не кричи. Все хорошо. Мы в Нигде. В серой зоне, между миров.

— Дем, ты ведь шутишь, правда?

Вместо ответа Дем пошарил в заднем кармане коляске.

Я услышал щелчок кнопки, и луч фонаря неохотно разрезал тьму.

Так тупой нож пытается разрезать замороженное масло.

Тьма раздалась лениво, готовая сомкнуться обратно, пожрав желтую полоску света.

Я разглядел узкий и низкий коридор, стены в потеках красного и зеленого, и ржавую металлическую дверь в конце, сплюснутую тяжестью тьмы.

Дем толкнул коляску, и дверь двинулась мне навстречу. Луч фонаря сузился, и стены исчезли. Лишь дверь в слабом свете нарастала, будто оплавленный тьмою маяк.

Дверь приближалась неохотно, с осязаемой кожей ненавистью, буквально сочащейся в прикрытые бахромой ржавчины щели. Она ненавидела нас за наше присутствие здесь, в коридоре, и ненавидела заранее, за наш проход сквозь нее.

Против воли я забился в коляске, пытаясь своими неживыми ногами оттолкнуться от влажного воздуха — лишь бы не приближаться к ней.

Но у меня ничего не вышло.

Дем ускорил шаг. Я услышал его голос — спокойный, мелодичный, рассекающий пространство коридора и рассеивающий тьму. Язык и слова оказались мне незнакомы, но я угадал сам смысл.

Дем произносил молитву.

И дверь прыгнула к нам, словно прекратив сопротивляться.

А спустя секунду открылась, бесшумно и медленно. Так, как открывается беззубый и безгубый рот, обнажая ненасытное нутро.

И тут же заглатывая нас целиком.

***

Моя коляска стояла среди книжных стеллажей, уходящих, кажется, в саму вечность.

Пол, на вид бетонный и серый, будто бы излучал мягкий желтый свет. Потолка я разглядеть не мог — он терялся в серости мрака, чуть выше книжных шкафов.

Пахло пылью и плесенью.

Шкафы были забиты книгами. Они стояли кривыми рядами, с промежутками между переплетов, лежали на полках стопками, даже валялись на полу.

Некоторые из них слегка светились. А некоторые — даже шевелились.