Чюрлёнис

Вблизи Закрочима во время маневров стояли российские военные. Как-то вечером братья Моравские и Чюрлёнис, притаившись в леске, слушали доносившееся из лагеря пение солдат.

Солнце всходит и заходит,
А в тюрьме моей темно.
Дни и ночи часовые
Стерегут мое окно.

Как хотите, стерегите,

Я и так не убегу,
Мне и хочется на волю,
Цепь порвать я не могу.

Чюрлёнис не сдерживал эмоций.

– Как трогательно! До слез! Какое прекрасное многоголосое пение! Восторг! – более своих друзей восхищался Чюрлёнис. – Чем отблагодарить «солдатушек – бравых ребятушек»? Угощу-ка я их папиросами.

И отправился на бивуак.

«Этот человек не для тебя!»

Марыля, Марыся, Маруся, Марийка… Возможны и другие варианты имени Мария. Марией звали первую любовь Чюрлёниса. Братьям Моравским она приходилась сестрой.

Получилось так, что Чюрлёнис впервые увидел Марию во время своего первого визита в Закрочим.

Мария была во дворе, когда во двор вошли Евгений и Константинас.

– Маруся, я приехал на каникулы. Как видишь, не один. Знакомьтесь, – моя сестра. – Повернулся к другу: – Кастусь… Прости, дружище! Микалоюс Константинас Чюрлёнис! Маруся, я пойду в дом, поздороваюсь с остальными, а ты… не дай моему другу заскучать с первых минут пребывания в Закрочиме.

Мария и Константинас, смущенные и растерянные, какое-то время стояли молча. Мария смотрела куда-то вдаль. Чюрлёнис прервал затянувшее неловкое молчание:

– Что видят ваши очи?

– Лес. Лес и… красоту.

Чюрлёнис подметил: у Марии красивый голос, но – прежде, что она «на редкость красива».

Мария Моравская была высокая, черноволосая. В ее облике «сохранились определенные черты от матери-гречанки»: «живое выразительное лицо» с огромными черными глазами.

О внешности Чюрлёниса большинство тех, кому это имя что-то говорит, судит по знаменитой фотографии, сделанной во время подготовки художественной выставки в 1908 году, на которой он, по словам сестры Ядвиги, выглядит гораздо старше своих лет. Она объясняет это тем, что Константинаса снимали уставшим от нагрузки и бессонных ночей при подготовке экспозиции. (Правильнее взять во внимание другую «официальную» фотографию, сделанную в 1899 году.) В книге воспоминаний Ядвига Чюрлёните дает словесный портрет Чюрлёниса.

«Брат был среднего роста, крепкого сложения. Волосы тонкие, пушистые с золотым отливом, редкие усы. Выразительные серо-зеленые глаза. Лоб высокий, густые брови, кожа желтого оттенка (от матери). Лицо не фотогенично, как большинство выразительных лиц с живым темпераментом».

Ядвига Чюрлёните также замечает: «Все последующие попытки воссоздать образ Чюрлёниса очень мало имеют общего с его внешним обликом».

Микалоюсу Константинасу Чюрлёнису 21 год. Марии Моравской – 18. Оба хороши собой! И он, и она – натуры романтичные!

Лето 1896 года Чюрлёнис провел в Закрочиме.

Десятилетие спустя, году в 1906-м, он напишет Евгению Моравскому:

«Что ты теперь делаешь, Геня, наверное, спишь? Пусть тебе приснятся самые лучшие деньки в Закрочиме…»

В Закрочиме Чюрлёнису было хорошо. И не только ему…

Константинас постоянно делал радостные для себя открытия в Марии: она музыкальна, неплохо играет на фортепиано, широко эрудированна, любит рисовать.

Кастусь и Мария проводили вдвоем целые дни. Гуляли по лугам, в лесу, по берегу Вислы.

В одном кармане легкой куртки Кастусь носил этюдник, в другом – нотную тетрадь. В этюднике они с Марией часто рисовали поочередно. Кастусь как более опытный тут же подправлял ее рисунки. (Придет время, и Мария будет учиться живописи у Фердинанда Рушица в Варшавской школе изящных искусств.)

Марии он признался, что с детства мечтает стать художником, но не хотел бы ограничивать себя только изобразительным искусством:

– Хочу научиться рисовать по-настоящему! Но хочу творить и музыку, писать стихи. Чувствую, что без этого всего не мог бы жить!

На берегах Вислы Чюрлёнис неожиданно обратил внимание Марии на два высоких тополя:

– Эти деревья – двое грустных людей, глядящих в небо.

– Кастусь! Ты – поэт! Только поэт так может сказать.

В поле Мария сорвала пару одуванчиков:

– Смотри, какие они – нежные и тихие.

– Они – как человеческая жизнь; неизвестно куда улетает, исчезает. Они чутки ко всяким переменам, только покой может их сохранить.

– Счастье, дружба, любовь – нечто чрезвычайно хрупкое – как эти пушинки.

– Да, очень хрупкое, как стеклянный шар, наполненный светом. Его надо нести осторожно, чтобы малейшее дуновение не сломало, не погасило волшебный свет.

У края ржаного поля Кастусь и Мария присели на траву. Первой заговорила Мария:

– Послушай, какой странный шорох. Ты заметил: колосья ржи шуршат иначе, чем овес?

– Рожь не шуршит, а звенит, как колокольчик, – поправил Марию Кастусь. – Я заметил: ты с какой-то особой чуткостью относишься к природе.

– Родители считают меня странным, экзальтированным ребенком.

Почти звенящую тишину нарушили раскаты грома.

– Кажется, гроза собирается прервать наши беззаботные игры.