ЧиЖ. Чуковский и Жаботинский

Мир закис в мещанской инертности. Интеллигенты всех стран и народов в один голос молят у неба одной благодати: дела, применения для энергии, рвущейся наружу. Это есть тоска по работе. Она стала для всех теперь лозунгом. Только для интеллигента-еврея тот же лозунг звучит иначе: тоска о патриотизме. Но нахлебник не может быть патриотом: нужна родина. Оттого наша тоска о патриотизме так мощно превратилась ныне в тоску по родине.

Говорят, что это мечта, которая не сбудется. Робкие, близорукие люди, вскормленыши мещанства, которым не дано понимать, что самая смелая фантазия есть только слабое предчувствие завтрашнего факта. Если бы люди не мечтали, они не достигали бы; мечта, подобно Авроре, всегда предшествовала восходу солнца, настоящего, пламенного, животворящего солнца. И нам, народу, который после колоссальнейшего из исторических путей в последний раз стоит теперь над пропастью; которому завтра, если не найдется убежища, грозит вырождение, послезавтра — исчезновение с лица земли и который уже сегодня начинает гнушаться самим собою и себя самого оплевывать, — нам нет третьего выбора: или мечта… или ничто.

К. Чуковский. Два слова о космополитизме и национализме Из письма к одному антисионисту [66]

Мне долго казалось необъяснимым, почему это космополитизму удалось встать наряду с такими хорошими словами общей, прогрессивной программы, как свобода, народное образование, культура, братство, — словами, которые, так сказать, написаны на скрижалях каждого из тех, кого я с детства привык уважать, любить и полагать единомышленниками. Что есть общего между этими словами? Почему все они отмечены одинаковым плюсом? Откуда берется этот плюс? — вот вопросы, которые долго не находили себе ответа.

Я обращался ко всем этим хорошим прогрессивным людям, спрашивал их и, кроме одного словечка, ничего не мог добиться. Словечко это — странное словечко, ничего не опровергающее, ни на что не возражающее, ничуть даже не бранчливое, но стоит его произнести — и для «хороших» прогрессивных людей окончательно дискредитируется та вещь, по адресу которой оно произнесено.

Словечко это: узость!

Условились раз навсегда полагать, что любовь к своей родине, отстаивание ее характернейших, типичнейших, индивидуальных черт, присущих ей одной, борьба за ее культурную и всякую иную самостоятельность — словом, все, что у нас принято называть смутным именем национализма, все это узкое, мелочное дело, тормозящее всеобщую работу прогресса, его шаги на пути к торжеству правды, свободы и справедливости.

Если «хороший» человек нашего времени и допускает иногда национализм, то это ничто иное, как снисхождение. Снисхождение это имеет своей причиной преклонение хорошего человека перед историческими условиями.

И получается в уме у нашего прогрессиста вот что:

Национализм, мол, узкая отсталая традиция, не больше. Но что поделаешь, если от этой болезни человечество еще не излечилось. Придет время, даст Бог, оно излечится. А теперь нужно ждать и терпеть.

Оглядываясь, хорошие люди видят странное зрелище. Человек идет на смерть из-за своей родины; человек отказывается от красоты, блеска и пышности чужих стран и, непонятно зачем, тяготеет к своей, зачастую убогой и скудной земле. Зачем он так эгоистичен, что позволяет себе служить благу — не всего мира, а какой-нибудь скучнейшей Болгарии, которая как будто ни на что никому и не нужна? Зачем точно так же отрывает он свою работу от служения всеобщей красоте, всеобщей истине, всеобщей сытости… Зачем?

И кажется нашим хорошим людям, что все это одно какое-то недоразумение, которое должно постепенно улетучиться, что не все еще сроки вышли этому недоразумению и что еще немного следует пообождать, и тогда люди сумеют служить общему, единому, вечному прогрессу, а не каким-то многоразличным, противоречивым, постоянно сталкивающимся прогрессам.

Такой взгляд на вещи, говорю я, был долго непонятен мне.

Конечно, и я умел много наговорить на счет «исторических условий» такого взгляда. Я говорил себе: людям, этим бедным марионеткам посторонних влияний, всегда было свойственно возводить в принцип, догму, в обязанность — все то, в сторону чего дергает их чужая им рука кукольного режиссера.

Вместо того, чтобы сказать себе: я принужден идти туда, — человек говорит: я пойду туда по своей воле, я должен хотеть идти туда! Это именно и есть мой принцип! Это и есть моя цель, цель самостоятельная и самозаконная…

Такое свойство человека очень выгодно делу прогресса. Это свойство помогает безболезненному осуществлению всех предначертаний «исторического хода вещей». Это свойство способствует тому, что человек, совершая чужую волю, сохраняет улыбку самостоятельного и властного творца обстоятельств.

И вот на такой именно почве человеческой психики и разыгрывается следующее: