Чижик - птичка с характером

Он поймал меня за ремень и потрепал по щеке: – Ох, Махонька, и бедовая ты, шельма!Приближалась ночь. Наступала пора, когда на передовой, как на пограничной полосе, не до веселья и не до маленьких личных дел. Тяжелые минометы вдруг долбанули так, что земля вздрогнула и глухо загудела. Вот он враг – совсем рядом. Только и ждет, чтобы мы забылись, развесили уши... Начиналась ночная вахта. Надо было собираться домой, а уходить не хотелось,- Останься, – очень тихо сказал Федоренко, но я услышала и отрицательно покачала головой. Он спохватился: – Ох, ведь я дал комиссару слово...Он при всех поцеловал меня грустно и нежно, едва, прикоснувшись губами, даже не смог проводить, так как ему было пора на оборону. Провожал меня хмурый Кузя, переодевшийся в старую форму. Он был не в духе – жалел галифе, ворчал:- Ведут себя так, как будто бы им отмерено жить по крайней мере лет до ста. Вот ахнет сюда этакая дура, и всё...Не ахнет. А если и ахнет – то мимо.Домой я пришла поздно и разбудила Володю:Володя, поздравь меня, я выхожу замуж!Мой начальник поморгал спросонья и сказал сонным. голосом:- Чижик, оставь меня в покое. Я хочу спать...Фу ты, философ сонный! А я и подумать не могла о сне и пошла бродить по расположению штаба. Носом к носу столкнулась с комсоргом. Димка обжег меня голубыми глазищами: злился.Кажется, ты замуж собралась? Ну и не видать тебе комсомольского билета, как своих ушей. Что-нибудь одно: или любовь, или комсомол.Да что ты, Дима, городишь? Где комсомол, там и любовь!Не болтай не дело! – сказал Димка. Он вообще-то признавал любовь, как таковую, но только к Родине.Но ведь мне сам комиссар Юртаев разрешил!Не бреши, не люблю.Честное слово! Ну спроси у него! – Димка призадумался.Дима, хочешь я тебе спою “Карамболину”?Еще чего? – заворчал Димка. – Иди лучше ведомость второго батальона подытожь. Нечего бездельничать.Наплевала я на все ведомости на свете! Ничего я сегодня не способна подытожить! Ка-рам-бо-лина! Ка-рам-боле-та!Ты пьяная, – сказал Димка.Я не пила водки, но согласилась:Верно, Дима. От счастья пьяна...Димка постучал себе по лбу, потом по столу. А что, может быть, и правда я от радости рехнулась?”Не дай мне бог сойти с ума...” Ах, ‘Александр Сергеевич, если тронуться немного от счастливой любви, то это еще ничего...Уходя, Димка сунул мне в руку газету нашей дивизии. Я взглянула и ахнула: доктора Веру и Лешу Иванова наградили медалями “За боевые заслуги”!Я ворвалась в землянку л комиссару и с порога завопила:- Александр Васильевич! Антон Петрович! Доктора Веру наградили медалью!Комиссар взял у меня газету и надел на нос очки в черепаховой оправе, а командир полка сказал:Чижик, ты так сияешь, что можно подумать, что это тебя наградили, а не твоего доктора.Ну как же вы не понимаете, Антон Петрович, что это же всё равно как меня! – закричала я и неожиданно для себя сделала стойку на руках (Петька научил меня этому искусству).Взбесилась девица, – усмехнулся Александр Васильевич. – Ай-яй-яй, бесстыдница! А еще невеста! Бедный капитан Федоренко!А может быть, наоборот, очень богатый, – возразил командир полка. – Ну где он встретил бы еще такого второго Чижика?- Вот именно! – подтвердила я и выскочила на улицу. Надо было всем рассказать новость и написать доктору Вере поздравительное письмо. А заодно справиться, нет ли вестей от Зуева.В конце июля был общеполковой митинг, на котором присутствовали представители от всех наших подразделений. Повестка дня: положение на Южном фронте.Первым выступал комиссар Юртаев. Я еще никогда не слышала такого пламенного оратора. У Александра Васильевича безупречная речь без малейшего акцента и приятный тембр голоса, говорит он страстно, убедительно и не признает никаких шпаргалок. Правильно – раз ты комиссар, так обязан быть трибуном!В этом отношении Антон Петрович отстает, он не мастер произносить речи: то и дело заглядывает в бумажку и делает досадные остановки.А комсомольский вожак Димка Яковлев строчит как из пулемета, шпарит, не признавая знаков препинания, и оттого Димкины горячие слова не сразу доходят до сердца. Он и выступает, как с Володей спорит: мечет громы и молнии и брызгается слюной.Вот о чем говорили на митинге. Гитлер держит на советском фронте более двухсот тридцати дивизий, из них добрая половина – танковые. Немцы двинулись на юг, так как развернуть наступление по всему фронту, как в сорок первом году, у них уже не хватает сил. Гитлер решил захватить у нас последние хлебные районы, уголь, нефтяные запасы, отрезать Москву от основной артерии снабжения – Волги...Мы должны помочь Южному фронту. Наша задача разгромить северо-западную группировку немецких войск и освободить города Ржев и Зубцов.Комиссар сказал, что союзники наши сделали официальное заявление о перенесении срока открытия вто.рого фронта на 1943 год. Ох и костерили же мои однополчане и Рузвельта, и Черчилля, и всю международную дипломатию! Бедный Димка! Не будет теперь тебе спасения от Володиных насмешек.Вечером приятели опять сражались. Володя считает, что наше наступление стратегического значения иметь не будет, что нам отводится роль громоотвода: оттягивать на свою голову отзвук южной грозы. Возьмем мы Ржев или не возьмем – не так важно. Турнут немца на юге: сам из-подо Ржева уйдет...Димка задохнулся от гнева и чуть не полез на Володю с кулаками:- Ты думаешь, оставил Гитлер мысль взять Москву? А сколько от Ржева до Москвы, ты знаешь? И кто тебе дал право обсуждать планы -командования!Они так кричали, что я подумала: “Ну, сегодня непременно подерутся...” – и ушла.Буквально через несколько дней после митинга весь наш участок фронта пришел в движение. Одни части уходили, другие приходили. Тягачи таскали пушки вдоль фронта – артиллерия выбирала позиции, теснила пехоту.Над оврагом, нам в затылок, окапывался какой-то полк другой дивизии. В нашей лощине стало вдруг тесно и шумно. Не осталось ни одного клочка свободной земли на склонах оврага: всё изрыто. В землянках у комиссара и начальника штаба повернуться негде: представители из дивизии, от артиллерии, от связи, от противотанковой обороны, от службы воздушного наблюдения, от прессы...