Чижик - пыжик

Действительно ли Иришке нравится эта поза или насмотрелась порнушки по видаку (в одиночку, со мной отказывается, говорит, что ее воротит от этой гадости) и повторяет — ответа, думаю, не знает и она сама. Киношники любят эту позу потому, что в ней выгоднее всего баба показывает себя. А бабы это любят и, если считают свою фигуру заебательской — такие почти все! — хвастают ею при любом удобном и неудобном случае. Иришкин — не исключение, что при ее фигуре простительно. Была бы чужой женой, сутками бы не слазил с нее.

Она уже не в силах сдерживать чувства, тихонько поскуливает, намереваясь кончить. И выдает коронный номер — откидывается на задний мостик, коснувшись головой моих ступней. Посмотрел я вверх — и действительно, охуительно, охуительно. Пизда малость выворачивается, открыв сочную, темно-розовую мякоть и слипшиеся, потемневшие волоски вокруг нее. Хуй вбуривается в нее изнутри, кажется, сейчас прорвет, выскочит чуть выше лобка и пойдет пороть дальше, по намеченной бороздке, до присосавшихся к нему малых губ — пристроит домашнее кесарево сечение. Или, не выдержав, хрустнет. Убедившись, что не случилось ни первое, ни второе, Иришкин перекладывается на мою грудь, обессиленная, размякшая. Вслепую, как котенок тыкается влажными губами в мой подбородок, находит мои губы, целует слабо, из последних сил. Я обнимаю ее крепко и перекатываюсь по кровати, оказавшись сверху, в самой нелюбимой киношниками позе. Подрочили, а теперь поебемся!

Иришкин уже не сдерживается, стонет так громко, что заглушает телефонные звонки, доносящиеся из холла на первом этаже. Кто-то очень настойчивый желает пообщаться с нами, в который раз звонит. Наверное, Галке Федоровской приспичило с утра попиздеть. Мои кореша сейчас отсыпаются после ночного загула. Бригада «монти» — ночь ебутся, день в ремонте. Они знают, что на ночь я отключаю аппарат в спальне, а в холле трубку снимает домработница, которую ничем не прошибешь, мой покой для нее на самом первом месте. Я слышу, как она в очередной раз снимает трубку и сообщает, что нас пока нет, но на другом конце провода туго с воспитанием, повторяют попытку.

Для домработницы существует один бог — я и мой сын, двоица, она воспринимает нас двуедино. Наше благополучие, настроение, желания для нее святы. Ире не нашлось места в пантеоне домработницы, не потянула даже на богоматерь. К ней относятся, как к начальнице — с заискиванием, подлизыванием, прореженным перепалками, с которыми бабы строят отношения между собой. Только делает это потоньше, чем местные, сказывается азиатский опыт: прожила в Средней Азии почти всю сознательную жизнь. Она беженка, вдова. Что там было — от нее не узнаешь. Спросишь — сразу цепенеет, смотрит куда-то сквозь тебя и приоткрывает рот, словно передавили горло, не может вдохнуть. Знаю только, что убили ее мужа, а она сама, бросив там все, без денег и документов, на людской милости добралась до Толстожопинска, где жила родня. Без документов она перестала быть человеком, на работу никуда не могла устроиться, а сидеть на шее у родни стеснялась. Она пошла по домам новых русских, предлагая убрать, постирать. Ей отказывали, боялись, потому что без рекомендации. А мне бояться некого, поэтому взял сначала приходящей, убедился, что чистоплотная, работящая, достаточно честная и предложил стать постоянной. До сих пор ни разу не пожалел. Ей сообщили, кто я есть такой. Домработница зауважала меня еще больше. Оказывается, во время погромов семьи русских бандитов не трогали. Бандит — он в Азии первый человек. Каждый тамошний начальник — бывший бандит, каждый бандит — потенциальный начальник. Впрочем, так не только в Азии. История показывает, что основателями всех королевских и финансовых династий были разбойники. У меня она немного отошла, но со двора боится выходить, а на рынок, где можно встретить любимых косорылых, ее палкой не загонишь. Ничего, с рынком Ирка более-менее справляется сама, а наследнику престола пока хватает тридцати соток моей усадьбы, расположенной на берегу реки. Соседи у меня — тесть, Шлема, директор «Тяжмаша» и прочие, кто ухватил судьбу за яйца. В народе этот район Толстожопинска называют «Дворянским гнездом».

Иришкин вгрызается зубами в мою грудь, замирает, напрягшись всем телом — и улетает, пульсируя пизденкой. Бабы больше кайфа ловят от ебли, если, конечно, ловят. Мужикам досталась золотая середина. Я отхватываю свой кусок этой середины и скатываюсь с жены. На груди у меня красный эллипс от Иришкиных зубов. Кончая, она должна что-нибудь укусить, иначе скулы будут болеть. Идеальный вариант — меня. Думает, что делает мне так же больно, как и себе, когда в других позах грызет свою руку. Больно — если схватит самую малость, шкуру одну, а Ирка грызет, как калмык дыню.

За завтраком домработница уведомила меня:

— Вэка звонил.