Член общества, или Голодное время (журнальный вариант)

Я пересек Дворцовую и вышел на Мойку. Плыл катер. В подъезде дома Аракчеева сидела кошка, ее глаза излучали тревогу. Скучал милиционер перед Генеральным консульством Японии. Япония — Страна восходящего солнца. Солнце восходит над Японией, оно похоже на блин. Борцы — гиганты состязаются в беге. Извергается вулкан Фугэн, молчавший двести лет. Сто тридцать домов под лавой и пеплом. Я отошел от стенда.

В комиссионный магазин «Натали» требовалась уборщица. «Натали» был закрыт, как и дом — музей, где скончался раненый Пушкин.

По Конюшенной площади шли демонстранты — колонна с красными флагами и портретами Ильича; впереди — транспарант с надписью «Справедливость». Повернув на бывшую Желябова, или на бывшую бывшую (а теперь настоящую) Большую Конюшенную, демонстранты стали скандировать: «Ле — нин — град! Ле — нин — град!» — призывая прохожих примкнуть к процессии. То были противники «Санкт — Петербурга». Они направлялись к Невскому проспекту.

Я увидел парашютистов. С трехцветными флагами и чем-то к тому ж пламенеющим (вроде факела, что ли) они падали вниз, исчезая за крышей величественного ЛЕНВНИИЭПа. Так вот зачем вертолет! Я ускорил шаг и вновь оказался на площади.

Митинг закончился, но праздничная часть еще продолжалась. Над площадью пролетела неспешная «этажерка», за ней развевалась ленточка: «Санкт — Петербург». Три самолета появились со стороны Адмиралтейства — спортивные; пролетев над Александрийским столпом, они оставили за собой ядовито — оранжевый, по-своему, декоративный след. Некий комментатор провозгласил торжественным голосом: «Дорогие санкт — петербуржцы! Мы впервые видим это зрелище. Над Дворцовой площадью самолеты! Ура!» «Урааа!» — ответили рожденные не летать и летать не рожденные.

Между тем самолеты уже возвращались. Теперь были выброшены листовки, ветер относил их за ограждения. Толпа подалась по направлению ветра — в сторону Зимнего, уплотнилась. Некоторые сумели схватить. Я — нет. Обладатели листовок, не скрывая радости, показывали обделенным:

«Красуйся, град Петров,
И стой непоколебимо, как Россия!

А. С. Пушкин»

«Сохраните эти листовки на память об этом дне!» — с необыкновенной торжественностью зазвучало над площадью.

Мне задали импульс, и через несколько минут я очутился около Марсова поля. Не дожидаясь трамвая, побрел в сторону Сенной — к дому. Какие-то люди тусовались на ступеньках Инженерного замка, стоял рядом автобус телевещательного ведомства. Я вспомнил, что тут был обещан живой Петр I в камзоле, он всех самолично сегодня поздравит.

Из булочной на Садовой высовывалась огромная хлебная очередь. Прыгал, крича, сумасшедший карлик напротив Гостиного и бил по струнам гитары ладонью. К нему привыкли. Собирали подписи. Продавали дешевые гороскопы.

Зачем-то я повернул на Невский. Какая-то все — таки сила меня все время тянула к Дворцовой. Теперь я оказался в потоке желающих послушать концерт. Погода портилась, моросило.

Прокламации за тридцать копеек я не купил, хотя и просили. Не понимаю: почему прокламации надо обязательно продавать? Тут, за аркой, стояли троцкисты. Узок был круг этих революционеров — человек пять, зато за их спинами — Маркс, Ленин, Троцкий и Че Гевара, правда, разноформатные и черно — белые.

Рядом топтались анархисты под угольным знаменем, они тоже держали что-то печатное. Один в черной папахе в порядке дискуссии наскакивал на пенсионера: «Имейте в виду, я профессиональный историк!»

Поклокатывало небольшое собрание у Александрийской колонны. Те, кто сегодняшний день считал не праздником, но днем скорби, говорили о преступлениях большевиков. Но вот грянула музыка, начинался концерт. Публика, предпочитающая развлечение трауру, переместилась поближе к Пьехе и Кобзону — напротив Зимнего дворца десятками прожекторов освещалась эстрада.

Я уходил, когда выступали куплетисты. Пели об актуальном, приплясывая. Один начинал, другой подхватывал. Вроде: «Не хватило курочек…» — «Но нашел окурочек…»

Еще посмотрел наверх, задрав голову. Ангелу в лицо светил прожектор. Стемнело.

В троллейбусе играли в молчанку.

Шарахнула шутиха во дворе. Дворничиха ответила на запуск бранью, но столь нечленораздельной, что можно было принять за приветствие. Я поднялся по лестнице и обнаружил в дверях записку: «Дорогой друг! Где вы? Надеемся, вы не забыли о нашем скромном торжестве. Ждем с нетерпением. Ваши Друзья». — Засунул в карман, скомкав.

«А я думала, ты уже там…»

Обернулся. «Три часа на подоконнике…» — Она отделилась от подоконника, от батареи, спускалась ко мне — легкий плащ и сумка на плече, и чемодан стоит на ступеньке.

«Юлия? Ты откуда?» — «С Мальты». «С чего?» — «С острова Мальта — с чего! Остров Мальта в Средиземном море, не знаешь?»

Увидел бирку «Аэрофлота».

«Ты там… что делала?» «Это ты что тут делаешь?.. Ты!.. Ты зачем ей билет отдал? Я тур в лотерею выиграла! И ты выиграл!.. Оба — по туру!.. У тебя что — нет головы?» «Спокойно!» — мелькнуло у меня в голове, словно в доказательство ее наличия.