Чокнутые

И поднес фитиль к пушке. Орудие оглушительно грохнуло, ядро вылетело из жерла, но, вопреки расчетам, полетело не вниз, на особняк Герстнера, а взвилось куда-то вверх и умчалось в небеса.

Когда дым рассеялся, Иван Иванович посмотрел вниз и увидел целехонький особняк. Он мгновенно приложил свою длинную шпагу к прицелу на стволе. Прямизна прицела полностью совпадала с прямизной шпаги. Потрясенный, он приложил шпагу к орудийному стволу, и тут ему стало ясно, что ствол пушки безнадежно крив!

– 0, рашен-кала6ашен!.. – зарыдал ангел террора.

Тем временем ядро неслось над Петербургом и достигло Крестовского острова. Здесь оно истратило запас энергии и упало рядом с чайным столиком у бассейна, где светлейший князь Меншиков со своими графами пнил чай с вареньем.

Ядро по инерции закатилось под чайный стол. Светлейший и графы замерли и зажмурились. И тут из-под стола раздался жуткий взрыв.

…Когда опоздавший на совещание Воронцов-Дашков подошел к бассейну, не было ни чайного столика, ни плетеных кресел, ни самовара… В бассейне, так и не выпустив из рук блюдец и чайных чашек, плавали титулованные хозяева российского извоза.

Князь Воронцов-Дашков светски раскланялся:

– Господа, я прошу простить меня за опоздание. Дела. А почему вы решили купаться в одежде?..

На насыпи работало пятьсот человек. Сто телег подвозили грунт. Бегали мужики с пустыми тачками. Хрипя и задыхаясь от натуги, катили груженые…

Иностранные специалисты с удовольствием ругались по-русски с разными иноземными акцентами…

Герстнер смотрел в теодолит, видел в него перевернутое изображение Маши с нивелиром в руках. Проверял уровень насыпи…

Пиранделло вытаскивал застрявшие телеги. Возчики орали: «Федор! Подсоби!..» – и Пиранделло мчался на выручку…

Родик шел с подрядчиком вдоль насыпи, отмеривал саженью проделанную работу. Подрядчик тоже нес сажень – свою.

«Родион Иваныч!.. Родион Иваныч!..» – кричали отовсюду.

Родик отмахивался, считал сажени. Подскакал на коне блестящий офицер, отдал честь:

– Родион Иванович! Принимайте пополнение! – и показал на соседний лесок, откуда с песней выходил батальон солдат с лопатами.

– Михал Михалыч! Нет слов! – Родик тут же вынул деньги: – Ровно триста. Как договаривались.

– Благодарю покорно. – Офицер небрежно спрятал деньги. – Ваши деловые качества…

– Равно как ваше офицерское слово чести, – поклонился ему Родик и закричал: – Пиранделло! Покажи господину офицеру, куда людей ставить!

Офицер отдал честь и ускакал. Родик сказал подрядчику:

– Ты мне, сукин кот, двести саженей представил к оплате, а там и ста шестидесяти не наберется!..

– Давай перемерим! Давай перемерим!.. Эх, Родион Иваныч…

– Ты что мне мозги пудришь?! У тебя сажень на два вершка меньше положенного! Жулик!

– Будто нам неведомо, Родион Иваныч, что твоя сажень на три вершка больше, чем надобно…

– Моя сажень на три вершка больше?!.. Ах ты ж, мать…

Но договорить не успел. Подошла Маша с третьей саженью.

– Не спорь, Родик. И вы так уж не надрывайтесь. Вы оба правы – у Родиона Ивановича сажень немножко больше, ваша немножко меньше. Вот настоящая – по ней и мерить надо.

Родик в бешенстве глянул на Машу и злобно сплюнул…

…В «бытовке» – старой карете без колес – Маша поила Герстнера, Пиранделло и вздрюченного Родика молоком и кормила бубликами. Герстнер показывал на завышенную сажень Родика и кричал:

– Это нечестно!!! Так жить нельзя!..

– А так можно?!.. – показывал Родик на сажень подрядчика.

– Это ужасно и безнравственно!

– Я что, для себя? – орал Родик. – Себе эти деньги выгадываю?! Тому – дай! Этому – дай!.. Только успевай отстегивать! А с каких шишей? Из собственных? Так их нет у нас – вон, бублики вместо шницелей трескаем! Только Фросиным молоком и живы!

– Не подмажешь – не поедешь, – сказал Федор. – Россия…

– Я не хочу этого слышать!!! – завизжал Герстнер.

Родик рванулся к нему, схватил за отвороты сюртука:

– А железную дорогу хочешь построить?! Дело своей жизни до конца довести хочешь?! Вот и я хочу, чтобы в моей России была твоя железная дорога! Потому и не боюсь руки пачкать!..

Оттолкнул Герстнера, обессиленно сел, взялся за голову:

– Простите меня, Антон Францевич…

– И вы меня простите, Родик, – тихо сказал Герстнер и снова завопил, глядя из окна кареты на насыпь: – Где Тихон? Там кирки и лопаты растаскивают, а его нет! Куда подевался Зайцев?!

Зайцева инструктировал сам Бенкендорф.

– В Вене все узнаешь про Герстнера. До мельчайших подробностей. Под видом богатого скотопромышленника внедришься в австрийские ученые круги. Для поддержания контактов будешь вести разгульный образ жизни – рулетка, карты, вино, женщины…

– Ваше сиясь… Виноват… – залепетал Зайцев. – Я, конечно… это… с величайшим… Однако средства…

Бенкендорф снисходительно улыбнулся:

– Не волнуйся, братец. Для успеха операции…

В кабинет неслышно проскользнул адъютант, зашептал шефу.

– До конца года? – удивился шеф жандармов. – Странно. Иди.

Адъютант исчез. Бенкендорф снова поднял глаза на Зайцева: