Чорт в Ошпыркове (сборник)

– Ну, теперь как? Все, небось, за?

Поднялось два десятка рук – но не больше.

– Опять сомнения?

– Есть такие сомнения, – выступает старик. – Пьянство, это понятно, надо уничтожить, а обычай-то наш старый уничтожаем мы или нет? Не все же радость – купить. Иной раз и не купишь ничего, а дело большое начнешь. Перед началом большого дела, по-моему, тоже разрешить надо.

– Правильно говорит.

Председатель сдался.

– Ну вас. Как хотите, так и напишем – перед началом дела, так перед началом. Все теперь?

– Кажись, все.

– Ну, поднимай руки.

Все подняли руки, как один человек.

– Вот и хорошо, – обрадовался председатель, – все-таки резолюцию по борьбе с пьянством приняли. Разойдемся, что ли?

Старик, который хлопотал за выпивку перед началом дела, снова выступает вперед.

– Как же это расходиться? А? Большое мы дело, граждане, начали. Пьянство-то отменяем?

– Большое дело, – поддержал сход.

– Ну, а как же перед началом такого большого дела да старый обычай не соблюсти? Как же в начале такого большого дела не выпить?

– А на какие деньги нам пить?

Старик и тут нашелся.

– Какое это, ребятки, дело? Общественное?

– Правильно – общественное!

– Значит, на общественные деньги и выпить надо. Я вот что предлагаю: на пустошах у нас лужок есть – больно уж он далеко от деревни, совсем не с руки. Продадим его – вот и деньги!

Предложение старика голосовать не пришлось – оно было принято единодушно.

Запрещенные слова

Обеденный перерыв в учреждениях и торговых предприятиях. Кооперативная чайная и столовая с подачей пива, как значится на вывеске, переполнена. Тут и крестьяне, приехавшие на базар или по делам, тут и местные работники волостного и сельского масштаба, и кооператоры, и торговцы, и просто граждане.

За столиком посредине двое крестьян допивают чай и ведут живую беседу о своих домашних делах.

– Я ему и говорю, Митьке-то, – рассказывает один – ведь нельзя же так. Ты день лодырничаешь, два лодырничаешь – а ведь это разор хозяйству. Лошадь не путем гоняешь – а ведь ей, лошади-то, назавтра работать надо. Заморишь ты ее… разве ж можно так? Бесхозяйственность это!..

Сидевший неподалеку от наших собеседников гражданин отодвинул тарелку с супом и внимательно посмотрел на них. Собеседники на минуту умолкли.

– Кто это?

– Сельскохозяйственного товарищества председатель… А ты такое говоришь.

– Так ведь я же про свово сына говорю, про Митьку. Как есть бесхозяйственный парень.

Председатель товарищества опять поднял голову и нетерпеливо зашевелил ногами под столом. Крестьянин продолжал.

– Я ему это и говорю – вот как тебе сейчас. А он мне: «не твое дело». – Так ты же, говорю, чей хлеб то ешь? Щучий ты сын, дармоед ты окаянный!..

За столиком в правом углу зашевелился еще один посетитель. Он сердито взглянул на собеседников и снова принялся за обед.

– Председатель крестпома, а ты так выражаешься. Эх!..

– Да я же про Митьку! Как жа это возможно? Другие все в дом, все в дом, а он и последние остатки из дому волочит. Волокитчик ты, говорю.

Сидевший в левом углу член земельной комиссии сплюнул и выругался про себя: «И тут покою нет. Черти».

– Осторожнее.

– Чего ж тут осторожнее с родным-то сыном? Вспоил, вскормил, от него на старости помощи ждал, а он рыло воротит. А он не слушает! Ему говоришь, как-будто в стену горох сыплешь. Кто ты есть для меня, говорю. Бюлократ ты для меня. Право слово, бюлократ!..

Неподалеку обедал председатель вика. Услышав последние слова, он поднялся и, оставив недоеденную котлету, ушел, громко стуча каблуками и бросив на прощанье негодующий взгляд на наших собеседников.

Крестьянин продолжал свой рассказ:

– А он мне на это: «если я бюлократ, то как тебя назвать? Слова, как следует, сказать не умеешь… Дурак ты!..»

Из угла выскочил молодой человек в кепке.

– Вы что тут? – сурово спросил он.

– Да мы ничего. Разговариваем. Мы про себя.

– Ну то-то. – удовлетворился молодой человек и уселся на свое место.

– А это что еще за птица?

– А кто его знает. Оратор, небось, какой-нибудь. Мало ли их. Ну так вот. Легко ли от родного сына такое слово слышать? В дурака на старости лет произвел. Молчал бы, говорю, пьяница!..

Из заднего правого угла высунулась растрепанная фигура и нетвердыми шагами направилась к разговаривавшим. Крестьянин продолжал, не замечая растрепанной фигуры:

– А он мне: «зарабатываю и пью. Не твое дело».

Фигура удовлетворилась и уселась обратно допивать свое пиво.

– Где ж это ты, говорю, зарабатываешь, а? Видел я от тебя какой заработок или нет? Ты мой хлеб пропиваешь. Ты чужое тащишь!

Заволновалась публика, примостившаяся рядом с буфетом. Даже буфетчик неодобрительно посмотрел на собеседников.

– Вор ты, вот кто!

Буфетчик выскочил из-за стойки, публика, сидевшая рядом с буфетом, тоже повскакала со своих мест.

– Просят не выражаться, граждане, – строго заявил буфетчик.

– Мы про себя.

– То-то, что про себя… Потише бы…

– А он мне, – продолжал крестьянин жаловаться на сына – Я, говорит, тебе за такие слова морду набью. Да на меня с кулаками. Я ему кричу: Как ты смеешь! Хулиган ты проклятый! Мордобоец!