Чосер

Однако вельможи эти были связаны с Чосером и по другой линии. Лорд Клиффорд, например, доставил Чосеру большое удовольствие, привезя ему поэму Юсташа Дешана, в

которой французский поэт прославлял английского собрата как “великого знатока и

переводчика произведений французской культуры”. Джон Кланвоу также являлся

сочинителем – писал стихи и стал автором неопубликованного религиозного трактата под

названием “Два пути”. Оба вельможи, по-видимому, принадлежали к постоянным

слушателям чосеровских произведений.

Не следует забывать и еще об одном обстоятельстве, касающемся расширяющегося

круга знакомств Чосера и людей, службой или личной приязнью с ним связанных. Многих из

них подозревали в реформистских симпатиях. Из исторических хроник того времени и

отдельных ссылок и упоминании становится ясно, что они сочувствовали идеям

последователей Уиклифа, лоллардам, намеревавшимся очистить Церковь от излишнего ее

обмирщвления. Из чего не следует, будто лорды-рыцари являлись радикальными

реформистами, отрицавшими идею пресуществления или таинство исповеди. Вернее будет

сказать, что этих умных и интеллектуально продвинутых людей сокрушало зрелище

коррупции Церкви и упадка христианской веры. Напомним также, что Джон Гонт

поддерживал Уиклифа в его конфликте с церковными властями. Существовал целый круг

связанных друг с другом богатых и влиятельных придворных, открыто противившихся

претензиям князей Церкви на власть и богатство.

Не подлежит сомнению, что цели эти были близки и Чосеру. Внешне Чосер был крайне

набожен. На одном из рисунков он изображен с четками в руках. В раннем своем

стихотворении “Азбука”, в рукописях именуемом “Молитвой Богородице”, он воспевает

добродетели Святой Девы, однако стихотворение это является буквальным переложением

французского оригинала и может рассматриваться всего лишь как пример стихотворного

экспериментирования.

Хотя сомневаться в искренности чувств поэта тут не приходится, но сочинялось

стихотворение и в качестве дани общепринятым взглядам (а возможно, и с желанием

придать респектабельности своей персоне в глазах общества), и как попытка набрать лишних

очков во внутренних своих борениях за спасение души. Он составил также и жизнеописание

святой Цецилии, позднее использовав его в “Кентерберийских рассказах” в “Рассказе Второй

монахини”, однако рассказ этот не столько полон набожности, сколько изобилует

сверхъестественным, что сближает его со старинными “gestes”, “песнями о деяниях”.

В “Кентерберийских рассказах” набожность Чосера проявилась по-другому. Широко

известно, что оканчиваются они “Рассказом Священника”, своего рода покаянной

проповедью с финальным отречением Чосера от всего вышесказанного. Он порицает свои

“греховные” создания, к которым причисляет многие из “Кентерберийских рассказов”, а

также “Троила и Хризеиду”, и рекомендует читателю лишь литературу, “согласную с

учением веры нашей”. В этом можно усмотреть обычное для средневекового автора

настроение раскаяния на пороге смерти, но можно разглядеть и выражение искренней веры.

Значительная часть текста “Кентерберийских рассказов” откровенно христианская по духу и

теме,

а

в

своеобразном

словесном

состязании

паломников

участвуют

и

протагонисты-клирики. Но именно здесь и возникает вопрос о “лоллардовских” мотивах, так

как в “Кентерберийских рассказах” представители Церкви изображены в красках, открыто

или подспудно сатирических. Настоятельница глупа и склонна к сибаритству, пристав

церковного суда – нелеп и вороват, продавец индульгенций – изнежен и лицемерен, монах –

суетен и жаден, а кармелит, по словам Чосера, – “гуляка и распутник”. Один священник

вызывает у Чосера одобрение, и его же, что знаменательно, трактирщик подозревает в

симпатиях к “лоллардам”! По-видимому, Чосер намекает здесь на то, что если и впрямь мы

желаем повсеместного восстановления благодатной чистоты веры, то к идеям религиозного

реформаторства следует отнестись со всей серьезностью. Конечно, заявить так прямо он бы

не мог – по самой природе его и складу характера ему было чуждо выражение личных

мнений. В отличие от своего современника Уильяма Ленгленда он никогда не позволял себе

страстных обличений. Но общий тон его произведения ясен – он солидаризируется с теми из

своих коллег-придворных, кто считал необходимым полное обновление церковной практики.

Что, однако, не делает Чосера лоллардом или последователем Уиклифа. У нас нет

доказательств того, что он стремился сокрушить устои Церкви или подвергал сомнению ее

обряды. Лолларды, к слову сказать, считали бессмыслицей любые паломничества, и в

особенности паломничества к месту упокоения святого, презрительно именовавшегося ими

Фомой Кентердурийским; делать сюжетом своего произведения именно такое

паломничество единомышленник лоллардов вряд ли бы стал. Но взгляды наиболее

просвещенных людей своего времени Чосер, похоже, все-таки разделял.

Восшествие на престол нового короля карьеру Чосера как дипломата фактически не

затронуло. Весной 1378-го, например, он был послан в Ломбардию “lexploit de notre querre”