Чозения

— Так вот все и кончается, — сказал он.

— Да. А для меня и город кончается.

— Едете куда-нибудь?

— Да. За Ковшом стоит катер, и вот через час…

— Где-то в селе работаете?

— Еще глубже.

— Экспедиция?

— Заповедник. Последний год приходится по всем приморским заповедникам ездить. Нужно для работы.

Он не спросил, какая она, эта работа, потому что тогда пришлось бы рассказать что-нибудь и про свою, а он не любил делать это да и не мог.

— И где же вы теперь? Куда пойдет этот ваш катер?

— Теперь еду в Тигровую Падь.

— Интересно, кто на кого там охотиться будет? Вы на тигров или они на вас?

Она засмеялась.

— Тигров там сейчас нет. Они в Суйфунском. И охотиться на них нельзя, кровожадный вы человек. Тигры — хорошие. Они теперь панически боятся людей никогда не нападают. Их очень мало. Зато там, где они есть, медведей днем с огнем не сыщешь. А медведь у нас — это самый вредитель и есть. Их много. Очень много.

— Кто же там у вас?

— Дикие коты, медведи, дикие кабаны… Ну еще харза, большая такая куница, росомаха, кабарга, горал, пятнистый олень и много еще чего. Компания неплохая.

— А далеко это?

— Далеко. Морем идти надо.

— Походим, — сказал Будрис. — Отлейте воду через кокпит.

Она покосилась на него, но ничего не сказала.

Из «Голубого Дуная», что стоял на той стороне прибрежного шоссе, вывалилась чуть подвыпившая компания, замаячили в темноте огоньки папирос, долетели чересчур звучные слова, смех.

— Надо идти, — сказала она. — Прощайте.

— Я думаю, мне нужно вас проводить. Видите, какие весельчаки! Пленители океанов. Спины в мидиях, весь киль устрицами оброс. Начинают плаванье в «Золотом роге», пробиваются через «Прибой» и «Лотос» и, наконец, встают на мертвый якорь в «Голубом Дунае».

— Ну что ж, буду благодарна, если проводите.

Они минули компанию — кто-то удивленно свистнул — и направились вдоль балюстрады вниз.

— Я не боюсь, — сказала она. — Приходилось видеть не такое. Тайга не шутит. Но здесь прости гадко. Потому и спасибо.

Женщина шла хорошо. Это не была частая и мелкая поступь горожанки. Это была плавная и размеренная, неторопливая, экономная и очень красивая походка человека, которому подолгу и помногу приходится ходить, который любит и умеет ходить. Казалось бы, неспешная походка, но к вечеру за спиной двадцать километров, и не потрачено ни капельки лишней энергии, и можно сбросить тяжелый рюкзак, и разбивать лагерь, и еду варить, к топлива запасти.

Ему нравились такие люди. Осанка горделивая, красивая, крепкие ноги твердо несут ладное тело.

А лицо он разглядел, наконец, только тогда, когда они попали в полосу света. Удивительно, он почти не ошибся, представляя, какое оно. Но еще более удивительным было то, что пропало изменчивое освещение, а очарование и таинственность этого лица остались.

Глаза темно-синие, волосы золотистые. Но очарование лица было не в том, не в какой-то там правильности черт, а в той самой изменчивости — оказывается, постоянной: в переливах оттенков, в том, что милая улыбка сменяла гордую строгость, и вдруг она смотрела с неподдельным детским любопытством, или, наоборот, с мальчишечьей дерзостью, а то становилась по-девичьи покорной и без-защитной. В какие-то минуты один из таких оттенков словно забывал, что ему пора уступить место другому, и оставался жить в глазах или на губах и удивительном, чарующем сочетании со следующим и противоположным.

И рядом с этой изменчивостью во всем ее существе жила и торжествовала в каждом движении, слове и взгляде крепкая, неистребимая, молодая сила жизни.

— И не скучаете? — спросил он.

— После салюта на минуту стало грустно. А теперь, даже радостно. Поеду. Уже идет на нерест сима. Взойдешь на сопки — видны кораблики: промысловики трепанга ловят. Вот-вот горы станут пестрыми, как букеты. Изюбр закричит. Ух, как он трубит! И форель серебрится в ручьях.

— Правда, красиво, — сказал он, представив все это. — Слушайте, а туда всех пускают?

— Всех, кто не станет ловить симу и кусать медведей.

— Я, наверное, не буду.

— Вы что, в самом деле? — она взглянула на него чуть настороженно.

— А почему бы и нет? Время у меня есть.

— Я же говорила: «Вот человек, который не спешит».

Его и на самом деле будто осенила внезапная возможность и осуществимость этого, своя несвязанность, своя полная свобода. И мгновенная, от реальности этого, радость. Почему бы и нет? Вот взять и поехать. Навряд ли поможет, но и большой беды не будет. Все же перемена места, глушь, дебри. Он еще не видел здесь первозданных дебрей. Можно было бы поехать сейчас же, но это примут как нескромность, нетактичность, назойливость. Да и собраться надо, и деньги взять.

«Точно поеду. Ей-богу, поеду».

Она, видно, и на грош не поверила ему.

— Быстро придумано — быстро и раздумано.

— Как добраться в Тигровую?

— Раз в неделю туда ходит наш катер. Чаще всего в воскресенье.

«Послезавтра воскресенье», — мысленно отметил он.

— С этого же причала, с которого еду я. А там еще большая дорога по берегу и тайге.

— Вылить воду через кокпит, — сказал он. — Переставляй щупальца берегом и тайгой, салага.

— Я же говорю, что несерьезный вы человек, — с укором сказала она.