Чрезвычайные обстоятельства

Недовольная тень проскользила у муллы по лицу, застряла в глазницах, под крыльями носа, в уголках рта, вытемнив кожу до пороховой опаленности, взгляд непроницаемых маслиновых глаз был по-прежнему неподвижен и отрешен – человек этот жил совсем иной жизнью, чем обычные люди, и Скляренко неожиданно позавидовал Абдуль-Вахиду. Не тому, что тот скоро переместится в мир иной – упаси Господь этому завидовать, – завидовал выдержке, силе этого одноногого басмача.

Он не знал, хватит ли материала у него в блокноте – опыта не было, хотя слышал, что в блокноте у журналиста материала должно быть на одну треть больше, чем того требует статья. У любого айсберга есть надводная часть, а есть подводная, и всякая статья бывает хороша, когда у нее мощная подводная часть – невидимая, по ней и определяется, насколько убедителен материал.

Напоследок Скляренко задал вопрос, который его интересовал особо:

– Сколько вы получали денег? Ну… какова ваша зарплата?

– Зарплата – это что такое? – поинтересовался Абдуль-Вахид, когда переводчик с трудом подобрал нужное слово, взяв его не из дари, не из пушту, а из одного богатого наречия фарси, в котором, кроме важных слов я выражений, имелось много шелухи.

Подполковник пояснил, что это такое, как важна зарплата для всякого обывателя, привыкшего считать копейки и крохи – настоящий обыватель не даст пропасть ни копейке, ни крохе. Абдуль-Вахид приподнял одно плечо, натянув свободный рукав кофты – у него, пожалуй, только плечи и жили, давали дополнительную информацию к тем скудным сведениям, что преподносил сам облик Абдуль-Вахида, запечатанный на семь печатей – ничего лишнего, ничего сверх того, что можно, плечи у бывшего муллы поднимались и опускались непроизвольно, сами по себе, словно в молитве, он не управлял ими – повторил почти по слогам:

– Зар-п-ла-та, – приподнял другое плечо. – Ну получал… Не знаю, сколько. Не считал.

– Ну все-таки! – Скляренко почувствовал, что в ответе муллы скрыта некая загадка, то самое, что может удивить и его, и читателей.

– Не считал, – повторил Абдуль-Вахид, – не знаю.

– В чем платили? В какой валюте? В афгани?

– Да, были афгани, – сказал Абдуль-Вахид.

– А пакистанские калдары?

– Были и калдары.

– Доллары?

– Были и доллары.

– Сколько?

Абдуль-Вахид привычно приподнял одно плечо:

– Не знаю!

– Приносили в пачках?

– В пачках. В запечатанных пачках. Каждый месяц.

– Несколько пачек?

– Почему несколько? – одно плечо Абдуль-Вахида недоуменно опустилось, другое приподнялось. – Корзину, – сказал он, – деньги приносили в корзине.

– Каждый месяц?

– Каждый месяц.

– Афгани, доллары, калдары – все вместе?

– Все вместе, – подтвердил Абдуль-Вахид.

Скляренко привстал на диване, отодвинул в сторону чашечку с черной кофейной гущей, поймал себя на том, что у него задергались пальцы – он словно бы почувствовал себя причастным к тем деньгам, что получал заместитель Ахмад-Шаха, словно бы сам пересчитывал их в корзине, чтобы затем разложить по ранжиру – это вот доллары, это калдары, а это «афони».

Так сколько же денег получал этот хромой? Корзина – это двадцать пачек долларов, двадцать пачек калдаров, двадцать пачек «афоней». Вопрос только – какого достоинства были деньги, и какой процент в этих шестидесяти пачках составляли доллары? Может, их было не двадцать пачек, а десять? А афоней вместо двух десятков тридцать?

Все равно много. И «афоней» много, и калдаров, и долларов. Скляренко поднес ко рту пустую чашку, привычно отхлебнул, но там ничего уже не было – подполковник затянулся впустую, повернулся к следователю:

– Кофе еще нельзя?

Тот вежливо улыбнулся в ответ, и Скляренко, однозначно расценив эту улыбку, быстро одолел собственную растерянность, из оторопи вернулся в явь и рассерженно одернул себя: еще не хватало, чтобы зеленый обо всем догадался! Строго и холодно поглядел на пленника, наморщил лоб, решая, продолжать разговор или закончить его, раздраженно встал:

– У меня все.

Следователь подал знак, и Абдуль-Вахид, скребнув костылем, также поднялся, тяжело оперся на искусственную ногу. Скляренко не глядел на него. Двое автоматчиков увели хромого в камеру. Взгляд подполковника сделался просветленным, задумчивым. Скляренко зубами закусил невольный вздох, готовый вырваться наружу, сжал глаза, будто собирался поймать спину Абдуль-Вахида в винтовочную прорезь. Сообщение насчет корзины, которую с верхом набивали пачками, не считая, сколько там денег, и приносили этому полуграмотному мужику не только изумило его – повергло в тихую грусть – нет, не дорасти ему до бывшего муллы, хоть подполковник и грамотнее, и умнее, и современнее Деревянной Ноги.

Будь он на месте Абдуль-Вахида у того же богатого Ахмед-Шаха, державшего ущелье в волосатом кулаке, он постарался бы отработать корзину, провел бы несколько успешных операций, выбил бы шурави из Пандшера… Скляренко спрятал блокнот в сумку.

– Все!

Уже сидя в «уазике», словно бы потешаясь над самим собой, он с невеселым удивлением покачал головой:

– Ну и ну!