Чрезвычайные обстоятельства

Петраков пригласил их вторично. Вначале, помедлив, сел Городецкий, следом – Фалеев. Он в этой двойке был постоянным вторым номером, характер у него, судя по всему, был такой.

– А дальше мы двигаться не можем? – недовольно спросил Городецкий, губы у него сложились в морщинистую щепоть.

– Пока нет.

– Почему?

– Окно в границе закрыто.

– Они что там… работают по расписанию?

– Именно.

– Ну, блин! – Городецкий негодующе хлопнул себя ладонью по ноге. – Приеду в Москву, устрою разборку по полной программе, угрожающе произнес он. – Во всем разберемся, во всем…

– Граница – не частная лавочка, торгующая на Ленинградском рынке сушеными кальмарами: захотел – открыл, захотел – закрыл. Граница – это одна из немногих государственных структур, что охочие до чужого имущества господа еще не приватизировали…

– Все равно в Москве будет разборка. Того, кто виноват, обязательно накажем, – Городецкий рубанул рукою воздух, будто бы колуном развалил пространство. – Сколько нам надо ждать?

– Три часа, – Петраков подвернул рукав куртки и, глянув на «сейку», вольно болтавшуюся у него на запястье, поправился: – Три часа и четыре минуты.

Городецкий передернул плечами, скосил глаза на рукав своей куртки:

– И эта чужая одежда…

– Другой нет, – ровным, почти бесцветным голосом произнес Петраков, поправился: – Пока нет…

– Чужим по′том пахнет…

– Я же сказал – другой одежды пока быть не может, – прежним бесцветным голосом произнес майор. – Сбрасывать куртки пока нежелательно.

После того, как их засек полицейский, Петраков заставил «клиентов» натянуть прямо на костюмы эти пятнистые куртки.

– Ах, шефчик! – воскликнул Городецкий. Голос его был язвительным.

– Ладно, Игорь, не цепляйся к командиру, – неожиданно вмешался в разговор Фалеев, примиряюще сдвинул ладони вместе, – ребята и так сделали все, что могли.

– В итоге выяснилось – могут они очень немногое.

Петраков промолчал. Он мог бы, конечно, ответить этому человеку, и найти для ответа достойные слова, но он промолчал – по инструкции он вообще не имел права вступать в пререкания с «клиентами».

Медленно потянулось время.

Майор улегся на брезенте поудобнее, закинул руки за голову и вгляделся в желтое, просвечивающее сквозь ветки небо. Хотелось скорее попасть домой, к своим. Но спешить было нельзя.

– Нет ничего хуже вынужденного безделья, – Городецкий раздраженно растянулся рядом. – Не привык я бездействовать.

Петраков опять промолчал. А уж как он, майор Петраков, не привык находиться без дела, «бездействовать», как сказал Городецкий, наверное, только один Бог и знает. Еще, может быть, сварливая жена. На губах Петракова появилась едва приметная улыбка. Вот как устроен человек – когда Петраков находится в Москве, то между ним и женой обязательно пробегает кошка… Слов Ирина не выбирает, что думает, то и говорит. Но стоит только Петракову уехать, как он начинает скучать по своей жене.

Что-то цепкое, давящее присасывается к горлу, стискивает его, в виски натекает слезное тепло, на ум приходят воспоминания о днях, когда они были счастливы. Петраков ощутил, как у него сама по себе задергалась щека, голову обжало чем-то, словно бы на нее натянули не то тесную шапочку, не то сетку, модную во времена царя Лексея. Раньше, в пору Лексееву, бояре натягивали на голову специальные сеточки, свитые из конского волоса, чтобы не растрепались буйные кудри. Сеточки эти считались модными и удобными.

И все равно, несмотря на раздоры и разногласия, Петраков продолжал любить свою жену, теперь даже дурацкое «э», которое она постоянно вставляла в свою речь, не вызывало у него такого неприятия, как дома, он мирился с ним, улыбался нежно, грустно. Жена – это крест Божий, данный свыше. Одни прикалывают этот крест к петлице, как орден, другие носят на спине, горбятся, кряхтят – каждому, в общем, дано свое…

Время ползло медленно, едва ощутимо. Собственно, времени совсем не было, оно выжарилось на этом лютом солнце.

Беспокоили ребята – как у них там все сложилось?

Вертолет, который пропахал уже все небо, не исчез, продолжал барражировать с назойливым гудом. Городецкий обеспокоенно поднимал голову, вглядывался в горячую желтизну, зажатую ветками:

– Чего ему тут надо? Почему он не уходит, а?

– Чего вертолету тут надо, без слов понятно, Игорь, – сказал Фалеев. – А почему не уходит – нас ищет.

– Больно ты умный! – неожиданно обозлился Городецкий. – От кадыка до задницы умом, как дерьмом обмазан!

– Ты знаешь, как по-турецки будет начальник? – миролюбиво спросил Фалеев.

– Нет.

– Башкан.

– Ну и что ты этим хочешь сказать? Что ты у нас башковитый? Тогда почему ты не начальник? А? Не знаешь?

– Не знаю.

– Стоит только один раз проанализировать твой ответ, чтобы сделать вывод – в начальники выдвигать тебя нельзя.