Чрезвычайные обстоятельства

Петраков выругался и до отказа выжал педаль газа, джип трубно взревел, взбил колесами сноп пыли, вверх полетели измолотые протектором ветки, узкие листья-ножи, в молотилку попал здоровенный ногастый геккон с оранжевым брюхом, взлетел на несколько метров вверх и тут же, искромсанный, с двумя отодранными лапами, шлепнулся на капот джипа. Машина ухнула передними колесами в прикрытый ветками ров, Петраков стремительно дал задний ход и тут же вновь включил передний, с лету взял невидимый ров – будто перемахнул его на коне, – и врезался радиатором в земляной бруствер.

Раздался взрыв.

«Мина!» – мелькнуло в голове Петракова запоздалое.

Мина взорвалась под самыми ногами Петракова, под днищем джипа. Удар у нее был направленный. Петраков почувствовал, как ноги его сами по себе, будто две тряпки, взметнулись вверх, коленями он всадился в острую изнанку приборной доски, в самый край, и тупо замычал от боли.

Боль была чудовищная, Петраков подумал, что сейчас он потеряет сознание. Ветровое стекло окрасилось в мутный молочный цвет, рассыпалось на мелкие брызги, несколько осколков всадились Петракову в лицо, в кожу, ноги начали оплывать кровью.

Городецкий всадился головой в потолок кабины, хищно клацнул зубами и сел на место, тем и отделался: люди, поставившие мину, рассчитывали убрать направленным взрывом только водителя, пассажиры же им были нужны живыми.

Джип боком вынесло на закраину дороги, из-под колес выбило желтый пыльный шлейф, правое крыло оторвалось и, переломившись пополам, взлетело вверх. Машину развернуло задом, дважды перекрутило вокруг своей оси и, будто кляп, вогнало между двумя лохматыми грязными стволами пальм. Там она и застряла.

Разорванные половинки крыла шлепнулись в пальмовые ветви, застряли там. Вниз густо посыпалась труха. Петраков вновь врезался ногами во что-то острое, словно бы специально подставленное ему, похожее на лезвие гигантского топора, до крови закусил губы, уперся плечом в стойку кабины, страхуя самого себя – показалось, что его сейчас вышвырнет из закувыркавшейся машины наружу.

Но машина не закувыркалась. От джипа оторвалось левое переднее колесо и медленно, подминая под себя мягко прогибающийся слой пыли, палой листвы, иголок, мусора, покатилось к сияющей, залитой солнцем прогалине. Колесо пересекло прогалину, будто в диск его был вставлен персональный движок, взбило столб пыли и исчезло.

Стало тихо.

– Слава Богу, живы, – прошептал Городецкий, шепот его прозвучал оглушающе громко, будто крик, резанул Петракова по ушам, он сморщился от громкого шёпота Городецкого, от боли, просадившей его насквозь, заставившей Петракова мертво стиснуть зубы, от того, что ему неожиданно перестали повиноваться ноги.

Городецкий загромыхал дверью, пытаясь выбраться из джипа, дверь не поддалась, Городецкий, развернувшись к двери ногами, что было силы ударил по ней каблуками ботинок. Дверь опять не поддалась. Городецкий ударил по ней еще раз.

– Вот с-сука! – выругался он. – Заклинило!

Петраков откинулся назад, гулко сглотнул слюну. Проговорил, дыша отрывисто:

– Ты это… Шпенек замка отожми. Замок опустился.

– И верно, – Городецкий выругался еще раз. – В такой обстановке даже Герой Советского Союза обмишуриться может.

А вот дверь со стороны водителя действительно заклинило, Петраков с силой ударил в нее локтем, потом еще раз – бесполезно. Тогда он развернулся к двери спиной, одной рукой уперся в колонку руля, другой в стойку, надавил. Дверь заскрипела, но не поддалась.

Городецкий тем временем уже вылез из джипа, помог выбраться Фалееву.

– Командир, может у тебя тоже кнопка запала?

– Почему говорите шепотом? – поморщившись, спросил Петраков.

– Так ведь уходить надо.

«Клиент» был прав. Да и вообще при таком раскладе сил, как сегодня, клиент прав в ста случаях из ста. Петраков снова поднатужился, надавил спиною на дверь. Та заскрипела и вроде бы малость поддалась, но не до конца.

– Сюда иди, шефчик, в эту дверь, – позвал его Городецкий. Рядом с ним стоял Фалеев, оба были ничего, даже не помялись… Как огурчики.

Петраков попытался вытащить из-под колонки руля ноги, но не смог – острая боль пробила его. Он не сдержал стона – тот сам пролез сквозь стиснутые зубы.

– Чего, шефчик, – сочувственно поинтересовался Городецкий, – не повезло?

Майор не ответил, что было силы шибанул в дверцу джипа плечом, – ударил один раз, второй, третий, – после третьего раза вылетел вместе с дверью наружу.

Головой всадился в какую-то грязь, в лицо ему полыхнуло чем-то жарким, острекающим, он не сразу понял, что это обыкновенная пыль. Горячая, будто только что с газовой горелки, способная обварить живое тело до костей.

Петраков вздернул голову, выгнулся мостиком, пытаясь подняться – боль пробила его с такой силой, что из глаз невольно посыпались искры. Петраков, чтобы не застонать, зажал зубами собственное дыхание.

– Ну чего, шефчик? – навис над ним Городецкий.

– Уходим отсюда! – бесцветным, совершенно лишенным выражения голосом проговорил Петраков.