Чрезвычайные происшествия на советском флоте

«Матрос Сахневич подошёл ко мне и сообщил, что в каюте Саитова собрались офицеры и мичманы и что-то, как он выразился, замышляют против меня. Я видел, что в конце коридора офицерского состава находилась группа матросов БЧ-5. Вместе с Сахневичем я подошёл к каюте Саитова и, стоя на пороге этой каюты (в ней находилось несколько человек), разговаривал с Саитовым… На мой вопрос, где Фирсов, Саитов ответил, что всё необходимо прекратить, так как Фирсов уже на берегу, всё там стало известно и, очевидно, к нам будут предприняты какие-то меры. Я ответил, что раз они меня больше не поддерживают, то я должен их изолировать. В этот момент Степанов через порог каюты схватил меня за руку и потащил в каюту, а мичман Ковальченков толкал в спину. Пытаясь втолкнуть меня в каюту, Степанов и Ковальченков хотели вытащить у меня из внутреннего кармана офицерской тужурки пистолет, оборвав при этом пуговицы на тужурке.

Когда я уже наполовину был в каюте Саитова, подбежали матросы БЧ-5 и вместе с Сахневичем освободили меня из рук Степанова и Ковальченкова. Сахневич мне запомнился в этот момент потому, что он кричал: „На помощь! Спасайте Саблина!“, а также тем, что позже задавал мне вопросы, что мы будем делать с офицерами и мичманами, находящимися в каюте Саитова.

Я был взбешён поведением находящихся в каюте Саитова лиц и сказал, что они предатели, что предали дело и будут изолированы. При этом я держал в руке пистолет — я вытащил его, так как мне оборвали пуговицы, тужурка распахнулась и я боялся, что кто-нибудь вытащит этот пистолет из кармана…»

«Это был один из тех опасных моментов, — утверждает генерал-майор юстиции Борискин, — когда на корабле могла начаться перестрелка, так как члены корабельного экипажа были спровоцированы воинственностью и озлобленностью Саблина. Ведь в стволе пистолета Саблина уже находился патрон… Но это не всё. Пистолеты с патронами имели в то время и другие офицеры, к примеру, Степанов. Добыто было оружие сразу же после прослушивания речи Саблина. Вот что по этому поводу показал на суде уже упоминавшийся старший лейтенант Фирсов. Он поначалу голосовал за план Саблина, почему и не был изолирован. „Я пошёл в кормовую часть корабля, — рассказывал Фирсов, — встретил там лейтенанта Степанова. Мы стали искать командира, но не нашли. На баке мы увидели Саитова. Решили поговорить с Саитовым и разобраться в обстановке на корабле. Первым делом мы решили достать оружие. С Саитовым достали второй экземпляр ключей от арсенала в каюте командира БЧ-2 и вместе, отключив сигнализацию, открыли арсенал, взяли 5 пистолетов. Но патронов там не было. Они находились в 4-м погребе. Саитов вызвал Сметанина — заведующего погребом, и у него взяли патроны“.

Лейтенант Степанов подтвердил эти показания, заявив: „У меня был пистолет, но я его не применил…“»

Почему не применил? Пожалел Саблина? Побоялся? Ведь их по меньшей мере было пятеро против одного Саблина: Саитов, Степанов, Фирсов, Ковальченков плюс арсенальщик Сметанин, и все вооружены. Пять заряженных пистолетов против одного. Не посмели? Испугались матросов?

Скорее всего. Только этим можно объяснить, что старший лейтенант Фирсов, он же секретарь партийной организации «Сторожевого», тайком пробрался на бак (носовую часть корабля) и оттуда соскользнул по швартову на якорную бочку. С соседней, стоявшей в парадном строю подводной лодки его заметили и прислали за ним катер, как сообщает генерал Борискин. Откуда на подводной лодке катер? Скорее всего, надувную шлюпку.

Командир подводной лодки не сразу поверил в рассказ перепуганного старлея. Бунт?! Мятеж?! Новый лейтенант Шмидт?! Это всё не из нашей оперы, такое может быть только на царском флоте Уж здоров ли старший лейтенант со «Сторожевого»?

Подводники поверили рассказу, когда увидели, что ВПК снимается со швартовых… Лишь тогда ушёл доклад на берег.

Я не знаю, где служит сейчас Фирсов. Но знаю одно доподлинно: на том, на старом, царском русском флоте, руки бы ему не подали, в кают-компании бы не приняли, да и не задержался бы долго на флоте офицер, совершивший подобный «подвиг».

Узнав о бегстве Фирсова, Саблин не мог не понять, что теперь, с потерей внезапности, никаких шансов на благополучный приход в Ленинград нет. Оставалось одно — в открытое море, в нейтральные воды, и бросить свой клич в эфир оттуда.