Чтение мыслей. Как книги меняют сознание

Делёз говорит, что ни одно предложение не способно передать собственный смысл. Смысл одного предложения можно выразить посредством другого предложения, смысл которого, в свою очередь, может быть выведен из третьего. Эта постоянно спотыкающаяся сама о себя фигура мысли нравится Адриану. Он продолжает писать: «Смысл того, что говорю, я мог бы гипотетически выразить другим предложением, но осознанно так не делаю. Именно по этой причине возможен диалог, поскольку смысл не передается и как бы витает в воздухе. Вероятно, сказать „Я люблю тебя“ так тяжело потому, что смысл этой фразы почти неосязаем».

Солнечные лучи освещают страницы книги, и легкий ветерок гуляет по вагону-ресторану, в то время как из кухни доносится звон посуды и столовых приборов. Официант приносит Адриану кофе с пирогом и небольшую стеклянную вазочку со взбитыми сливками. Адриан приступает к чтению нового отрывка. Здесь Вертер целует полученную от Шарлотты записку и чувствует на губах прилипшие к ней песчинки. Адриан сам ощущает во рту песок, будто бы ест записку Шарлотты и ее слова скрипят на зубах. Что значит отдаться во власть речей любимой женщины? От ее слов всегда исходит своего рода скрежет, поскольку то, что говорит любимый человек, всегда остается чуждым и немного отталкивающим: неудачные формулировки в любовных письмах, смех в неподходящем месте. Между реальными женщинами и его представлением о том, какими они должны быть, пролегает гигантская пропасть. Неподходящие на первый взгляд слова оказываются единственно верными, так как другая проявляется как другая именно там, где поступает иначе, чем он ожидает. В противном случае все было бы очень однообразно, что не оставляет места для простора. Однако, как ни странно, Адриан постоянно мечтает найти женщину, которая бы имела схожее с ним мировоззрение, отличаясь лишь незначительно и скрываясь за вуалью неведомой элегантности; знакомый образ, искаженный экзотическим одеянием и перемещенный в другие декорации. Впрочем, если бы ему действительно встретилась такая женщина, то все новое происходило бы только в границах этого минимального пространства неизвестности.

В некотором смысле это похоже на чтение философских произведений: Адриан читает, чтобы впитывать чужие идеи и развивать на их основе собственные. Однако, если говорить откровенно, чужие идеи тоже долго скрипят у него на зубах. Поэтому при чтении он чувствует небольшой дискомфорт – и он становится тем сильнее, чем более чужды Адриану идеи автора. Ему особенно нравится, когда чужие идеи соединяются с его идеями, одевая их в вечерние платья и помещая в новые декорации. Несмотря на это, иногда до боли приятно неожиданно ощутить во рту песчинки чего-то абсолютно чуждого и, наконец, проглотить их! Только тогда встреча с неизвестным обладает простором. Только тогда возможно познание чего-то нового.

Адриан отправляет в рот кусок пирога, ощущая вкус груши и песочного теста, и продолжает читать. Он искренне радуется каждому бартовскому «И однако…», «А что, если…?», «Я же, любящий…». Нити языка Барта так прозрачны, так нежны, так необычайно женственны. Подобно отделанному кружевами платку девушки из высшего общества. Может, Адриану удастся в Братиславе раздобыть эту книгу в английском переводе и поставить перед участниками лекции-перформанса задачу прописать драматургию к одному из отрывков? Так, что в идеале слушатели сумеют в будущем поставить на сцене что-нибудь столь же легкое и воздушное. Что ж, не самая плохая идея!

Он откидывается на спинку сиденья, освещаемого лучами вечернего солнца, и допивает кофе. За окном зеленый пейзаж постепенно приобретает синеватый оттенок. Что может быть в жизни лучше, чем сидеть с книгой в поезде и развивать собственные мысли? Внезапно Адриан понимает, что никогда не забудет поездку в Братиславу. Он будет помнить и этот вечер, и проникающие в вагон солнечные лучи, и, прежде всего, нежные чувства, пробуждаемые размышлениями Ролана Барта. Между Адрианом, вечером и текстом возникло удивительное меланхолическое единство.

* * *