Чтение с листа

Когда Павел решительно заявил родителям, что двадцать пять лет их совместной жизни нельзя не отметить, Вета опешила. Дни рождения – единственное, что в семье праздновалось, и в эти дни выяснялось, что не всех друзей порастеряли, что есть о чем поговорить, что она еще не разучилась печь пироги и что есть повод купить новую кофточку. Дни рождения Миши и Паши падали на лето, поэтому пировали на даче с соседями, а когда Паша стал студентом, туда наезжали его приятели-подружки, а они, старшие, старались у тех же соседей отсидеться. Ребята были хорошие, не буянили, а что музыка гремела – так как без нее, все понимали. Но годовщина свадьбы! У них не было принято помнить об этом сентябрьском дне, никогда никаких букетов и тостов. И тем более удивительно, что сын заговорил об этом. Было это перед его днем рождения. Впервые Паша не стал отмечать его на даче, сказал, что его друзья выросли, стали людьми серьезными, кое-кто даже успел жениться, и пойдут они в Москве в ресторан: «Переросли спать на террасе вповалку, – так он припечатал. – И, кстати, на вашу серебряную свадьбу неплохо бы банкетный зальчик снять». От неожиданности Вета не стала возражать, что, мол, не хочет праздновать, а только вскинулась: «Никакого общепита – только дома!» – «И охота тебе, мать, у плиты стоять, – сын непонимающе поднял брови, – но воля ваша. Только имей в виду – деньги мои, я за лето заработал, так что не жмись. Но об этом еще поговорим».

Да, деньги у него были. Началось еще в институте, курсе на третьем. Мальчик Паша вдруг стал взрослым. Звонил телефон, он уходил в свою комнату и закрывал дверь. Занятия стал прогуливать, но сдавал все в срок. Когда Вета, как он говорил, «возникала», отвечал шуточкой: «Я вам учусь? Учусь». А однажды резко: «Хочешь, чтобы я институт бросил? Нет, тогда не лезь, мне работа важнее». Что за работа, не распространялся, тянул про писание программ по заказам, про какие-то вставки в телефонные аппараты, и она успокаивалась. Не торгует – и слава богу. Почему-то этого она боялась больше всего. Нет, больше всего боялась армии, но неожиданно помог шеф: своими путями достал вожделенные справки.

Он не знал, надо ли это делать. Читал и перечитывал уже немного пожелтевший листок. Перебирал в голове варианты: «Расстроится? Обидится? Умилится? Обрадуется?» Интересно, как все-таки изменилось время! Ни одного слова о деньгах! Сейчас бы с этого начинали… И опять он подумал о сыне. Нет покоя… На кладбище, по дороге к Ветиным родителям, к дальнему угловому участку выросла целая аллея новых могил. Роскошные надгробия, пышные цветники. Туда ходят толпы, как на экскурсии. Молодые ребята лежат – не геройски погибшие, а жизнь отдавшие за металл, в разборках бандитских. И как насмешка: через одну не имена, а клички – Шуруп, Тузик, Кача… Как уважать отцов, которые всю жизнь горбатятся за копейки? Паша говорит, что компьютерные программы пишет и платы в телефоны вставляет, чтобы номер определяли, а ходят какие-то парнишки не компьютерные, темные… А теперь вот квартиру снимать надумал. Так напоминать Вете или нет, о чем они мечтали в 1976 году?

Вета тщательно готовилась к этому дню. Тогда, двадцать пять лет назад было на ней белое платье, но на букете настояла из ромашек – мама специально на клумбе выращивала – и после скромного застолья поехали на «Ракете» на Клязьминское водохранилище. День был красивый, листья только-только начали желтеть. И напали они тогда на огромную поляну лисичек. Видно, вылезли после вчерашнего дождя – даже в этом затоптанном месте устояли. Но собирать поленились – молодые были, глупые. А вот фотография осталась: веселые, дурачатся, а поляна вся в золотистую крапинку от шляпок. И в память о том дне главное блюдо сегодняшнее будет не мясо-рыба, а лисички в сметане. А фотографию на стол поставит.