Что было бы, если бы смерть была

Надо заметить, что Перельман (ещё не возжелавший «реализаций» – то есть гений весьма бесполезный) именно «этого» и попытался избежать, когда спросил у двух весьма и весьма реализованных (но локальных: этих места и времени) гениев:

– Вы не педерасты? – первым делом спросил он у них.

Но вопрос (опять-таки) – не был услышан. Ведь отвечать на него пользы не приносило.

– Идите, – сказал Кантор.

– Может, водки выпьешь, для храбрости? – сочувственно спросил Топоров.

Перельман-возжелавший был бы польщен, но Перельман-бесполезный ответил:

– Спасибо, я не пью.

А душа его у монитора задалась простым вопросом: куда теперь Перельмана-атлета отправить, в какие перемены нашего коллективного бессознательного?

Ответом на него оказалось слово «сланцы», липкие глубины миллионов лет бес-сознательного, понадобившиеся для заполнения выкопанного древними Украинцами Чёрного моря; да! Именно сланцы!

Перемены этого коллективного бес-сознательного отчетливо осознавались на Украине, когда-то именуемой братской страной, а сейчас воспылавшей любовью даже не к фашизму (куда там, это слишком сложно), а к тупому квазинационалистическому злу.

Максим Кантор его услышал и отзовался:

– Вы слишком категоричны.

Кантор мало что понимал в украинской реальности. Но он был безусловный сторонник виртуальной свободы.

Перельман-аутентист (казалось бы, воплощение ненужности и свободы) – отнесся к его словам скептически: он ясно представлял, как прозрения сочетаются с упрощением и даже с агрессивным невежеством.

Разумеется, возражать он не стал.

Впрочем, в данной истории функция этих гениев заключалась в том, чтобы Перельман «видел – кем он мог быть, но – никогда бы не захочет быть». Даже просто потому, что ни «люди социума» – никог-да не позволят, ни он сам (в ипостаси алкоголика и социопата) – не возможет.

– Мне нужна «настоящая» женщина, – сказал Перельман своим собеседникам. – Только женщина может заключить меня в форму, пригодную для жизни в реальном мире.

Виктор Топоров поморщился:

– Так иди! Сколько раз тебе повторять?

– Я не уверен, что она – «настоящая». Точнее – уверен, что нет.

И тогда прозвучало знаменитое грибоедовское: а судьи кто? Мы судим о добре и зле лишь поскольку, хорошо или плохо нам приходится в происходящем. Потому Перельман не ответил знаменитым кантовским: звёздное небо и закон внутри.

Раз-решались вещи прикладные. Непостижимое прилагалось к постигнутому. Только для того, чтобы постигнутое опровергнуть.

Не раз-решалось всё, что вот только-только казалось определённым.

Перельман мог бы отчаяться. Перспектив как бы не было. Всё это только игра.

Но социологизированные «гении» его услышали.

– У него это быстро пройдет, – сказал Топоров (гений здравого смысла).

После чего вкусно опрокинул рюмку.

После чего, задумавшись, вымолвил:

– Да и у хохлов это пройдет. Но (к сожалению) – теперь очень не скоро.

– Запад опять победил, – сказал Максим Кантор (гений встроенности в собственный миропорядок),– Ментально перессорить русских с их собственной окраиной: отсечь от перехода в виртуальность – победа геополитическая. Остальное не важно.

После чего сказал Перельману:

– Но вам (нынешнему) – пора с такой окраиной спознаться. Именно с такой. Если вы не трус и не труп.

– Да, – просто сказал Топоров. – Пошёл вон. Женщина тебе в помощь.

И Перельман встал, чтобы честно пойти вон.

– Погодите, – сказал Максим Карлович. – Вы плутаете в иллюзиях, но отрицаете постмодерн. Думаю, вам будет полезно послушать одну историю:

Вчера был в Остфризии; Фрисландия – это такая земля на Северном море, частью в Голландии, частью в Нижней Саксонии. Римская история отмечает фризов как самых сильных из германцев, а современный европейский фольклор постановил, что фризы самые глупые. Про фризов столько же анекдотов (и похожих), как в России про чукчей. И сами фризы про себя анекдоты рассказывают – они добродушные.

Приехал я ночью, иду в гостиницу – темно, холод от холодного моря. Чуть не врезался в столб – кто-то догадался: посреди лощади столб вкопал. Едва уберегся: со столба свисает огромная цепь, на уровне головы болтается булыжник на цепи, в пуд весом.

Под булыжником освещена надпись:

"Это осфризский определитель погоды.

Если камень холодный – значит холодно.

Если камень горячий – значит, солнечный день.

Если камень мокрый – значит, дождь.

Если камень качается – значит, сильный ветер.

Если вы расшибли голову о камень – значит, вы еще глупее фризов"

Совершенное концептуальное произведение, лучше Бойса и Дюшана, причем с глубоким культурным смыслом.

Вот бы в музеях современного искусства такие ставить – для определения ценности искусства. Только вместо булыжников – вешать кураторов. (Maxim Kantor21 сентября 2012 г. в 22:27. ОПРЕДЕЛИТЕЛЬ ГАРМОНИИ)

Перельман (даже) – не улыбнулся. Ещё до рождения Перельмана всё давно сказано, и теперь говорить было не о чем. Перельман вышел из ресторана.

Вот только его душа у монитора всё еще не решила: будет ли Хельга ожидать его при выходе из ресторации, или ему придется её догонять: от добра добра не ищут; к (человеческому) злу это тоже относится.