Что было, что будет, чем сердце успокоится

Я несколько раз вслух произнесла своё имя, но ничего, кроме тоскливого отторжения, не почувствовала. Не ощущала я себя Ангелиной, хоть тысячу раз проговори! Но ещё больше, чем собственное имя, меня беспокоило лицо. Я ещё раз заглянула в зеркальце с надеждой хоть что-то вспомнить. Долго вглядывалась. Брови поднимала, чтобы заметить ответное движение, губы вытягивала, улыбалась отчаянно, моргала изо всех сил… Увы…

– Кто ты такая? Кто?

Когда, спустя какое-то время, тихонько приоткрылась дверь в комнату, я лежала с открытыми глазами, рассматривая блестящий потолок. По моим щекам стекали слёзы.

– Доченька, солнышко моё, Ангелинка!

Сжав добрый десяток метров в один, у моей постели оказался кто-то, кого я даже не успела разглядеть – меня заключили в крепкие объятия, закрыв собой весь мир.

– Как же ты нас всех напугала!

Он, наконец, отстранился, и я смогла увидеть немолодого, но ещё крепкого белолицего мужчину с сияющим ореолом вокруг головы. Да-да, он сиял, и я не сразу поняла, что этот эффект возник благодаря белым завиткам волос, очерчивающих голову незнакомца.

– Ты ведь узнаёшь своего бедного папочку, моя красавица? Скажи, что ты меня узнала!

В его глазах полыхало горячее ожидание, а голос – голос завораживал, притягивал к себе и внушал надежду на спасение. Я всхлипнула.

– Папа!

– О, благодарю тебя, Господи! – вскричал он и припал головой к моей груди. Плечи его задрожали. – Благодарю…

– Не плачь, не плачь, пожалуйста! – светлые локоны оказались такими, как я и предполагала – упругие, будто пружинки. Я гладила отца по голове, сама захлёбываясь слезами. – Папа, папочка…

– Ну, будет, Савва Львович! – негромко донеслось из глубины комнаты. – Я же вас просил!

– Да-да, конечно! – Отец выпрямился, смущённо вытирая глаза ладонью. – Ох, я болван, разволновал мою девочку! Давай-ка мы слёзки вытрем…

Он провел дрожащими пальцами по моим щекам, потом, подхватив поданный ему платок, завершил процедуру уже тонкой тканью и улыбнулся.

– А Юлиан Павлович меня напугал, что ты совсем-совсем ничего не помнишь! Представляешь?

– Юлиан Павлович?

– Простите, Ангелина Саввична, я забыл вам представиться! – на свет вышел доктор. – Но мне есть оправдание, я-то думал, что напоминать своё имя будущей невесте – это немножко странно, не правда ли?

– К-кому? – от его слов меня бросило в жар.

– Юлиан, сейчас не время! – строго произнёс отец, укоризненно качая головой. – Я запрещаю тебе вплоть до выздоровления моей дочери даже думать на эту тему! Видишь, совсем расстроил девочку?!

– Я идиот, согласен! – изменился в лице врач. – Это от радости, что Геля… простите, Ангелина Саввична в себя пришла. Больше такого не повторится, обещаю!

– Вот то-то же! – Взгляд отца смягчился, когда он вновь посмотрел на меня. – Ангел мой, не тревожься больше ни о чём! Ты теперь дома, в окружении своих родных, тут каждый предмет дышит воспоминанием о тебе, нашем ярком солнышке. Мы все тебя любим и в обиду больше не дадим! Ты веришь мне, родная?

– Верю!

Я постаралась вложить в свои слова как можно больше чувства. Мне так не хотелось расстраивать человека, который смотрел на меня с такой отчаянной надеждой! Как я могла разочаровать его, убеждая, что ни одна чёрточка его лица мне не знакома? Нет, пусть уж лучше пострадавшей буду я, мне по силам пройти и через это испытание, а со временем… Со временем я вспомню, я обязательно всё вспомню!

Долго посидеть у очнувшейся дочери отцу не пришлось, Юлиан вежливо, но твёрдо выпроводил его, сославшись на моё состояние, и ушёл вместе с ним, к моему тщательно скрываемому облегчению. Вместо себя мужчины оставили сухощавую тётушку с вытянутым некрасивым лицом и круглыми очками на переносице – медсестру, которая сразу же принялась за дело. Я не успела и глазом моргнуть, как постель моя была застелена чистым бельём, ночная рубашка сменилась новой, а бедное моё тело подверглось пусть и не болезненной, но очень неловкой процедуре. Но что же делать, если из-за нескольких переломов вставать мне пока не разрешалось… Пришлось потерпеть, скрывая своё смущение за робкой улыбкой и простыми, отвлекающими от прозы жизни вопросами. Зато я теперь знала, что женщину с чуткими руками зовут Тамара, на улице моросит осенний дождик, а медицинская сестра – самая лучшая профессия в мире.

– А вы давно работаете с Юлианом Павловичем, Тамара?

В моём вопросе был заложен смысл, который я осознала, лишь задав его.

– Не очень, – уклончиво ответили мне, впрочем скрасив свою немногословность обаятельной улыбкой. – Ангелина Саввична, я советую вам вздремнуть, такое насыщенное событиями утро не могло вас не утомить. А я тут посижу. Но чуть только вам что-то понадобится, сразу же говорите, я мигом подойду. Договорились?

Она извлекла откуда-то из-под белого халата книжонку, ещё раз улыбнулась и направилась к стулу, который виднелся у окна.

– А что вы читаете, Тамара? – мне, признаться, не хотелось оставаться в одиночестве.

– «Олесю» Куприна. Перечитываю… – ещё одна мягкая улыбка.

– Тамара, а можно вас попросить…

– Слушаю, – она остановилась.