Что было на веку... Странички воспоминаний

Короткая, но драматическая эпоха 1985-1991 годов еще долго бу­дет ставить в тупик историков и тревожно вспоминаться людьми, пе­режившими ее. Она породила великие надежды, но не только не оп­равдала большинство из них, но во многом имела самые катастрофи­ческие последствия.

Значительную часть людей, в особенности — интеллигенцию, поначалу охватила эйфория, подобная «оттепельной». Я вновь ощу­щаю это, перечитывая некоторые собственные статьи первых пере­строечных лет, носящие характерные названия — «Так держать!», «Идти, не останавливаясь».

Последняя обязана своим названием словам Льва Толстого из его письма Герцену об опасливых созерцателях реформ шестидесятых годов XIX века: «...Эти люди — робкие — не могут понять, что лед трещит и рушится под ногами — это самое доказывает, что человек идет, и что одно средство не провалиться — это идти не останавли­ваясь».

Лед-то трещал еще под бравурные марши и звонкие рапорты брежневских времен, и смешно думать, что все началось только исключительно из-за «торопливой» горбачевской походки. Беда была в том, что походка была не только не торопливой, но неуве­ренной, спотыкающейся, а маршрут — недостаточно продуман­ным.

Что говорить, наследство Горбачев получил прескверное, но ког­да в одном писательском выступлении ему позже был брошен упрек, что предпринятое им напоминает движение самолета, не знающего, куда он летит, с этим теперь трудно не согласиться (из чьих бы уст сказанное не исходило). И снова на ум приходит Щедрин со своими, увы, не услышанны­ми советами: «Разделять одну и ту же задачу на две половины, из ко­торых на одну соглашаться, а о другой игнорировать, — значит доб­ровольно обманывать самих себя».

Вот и мы — гласностью упивались, а с экономикой не знали, что и делать, то ее «ускоряли», то в очередной раз начинали преследо­вать «частников», то руками партийных соперников генсека подыма­ли на него «гегемона» — рабочий класс.

С ним всю историю советской власти заигрывали (одновре­менно жестоко эксплуатируя!). «Признаюсь, мне давно уже не по душе броское «эффектное» выражение «Его Величество Рабочий Класс», — писал я в самом начале перестройки. — Ведь там, где Его Величество, там легко зарождается лесть, там возникает чрезвычай­но убыточная и для литературы, и для жизни «промышленная» от­расль — производство од и мадригалов, монументальных статуй с орлиным взором и молотом за плечами».

Вскоре к «Его Величеству» воззвали во внутрипартийной борьбе: против Горбачева были все средства хороши, до разнузданных все­общих забастовок!

Мне до сих пор удивительно, что тогда, в апреле 1991 года, «Из­вестия» напечатали мою, на сей раз отнюдь не литературную колон­ку — «Булыжник — оружие пролетариата?»:

«Булыжник — оружие пролетариата» — так называлась извест­ная скульптура Шадра. В замысле скульптора было показать героизм самоотверженного противостояния безоружного труженика громаде самодержавного государства. Однако логика подлинного искусства нередко ведет дальше, чем первоначально ставил своей задачей сам художник, и открывает новый смысл в избранном им сюжете.

Шадровский пролетарий не картинен, увиден без прикрас. Эта фигура с ее мрачной, отчаянной готовностью прибегнуть к единс­твенному своему «оружию» скорее заставляет задуматься о такой человеческой обделенности, когда не жаль не только себя, а не мил весь мир, воспринимаемый лишь как невыносимая тяжесть, сгибаю­щая тебя в три погибели.

Шадровский герой — это словно бы взбунтовавшийся атлант, ко­торый еще недавно угрюмо и покорно держал на своих плечах пос­тройку, а теперь бросил ношу и с мстительной радостью готов уви­деть, как обрушится все здание.

Смотришь на эту скульптуру и, кажется, слышишь не только свист камней, летящих в жандармов или казаков, но и гул пламе­ни, пожирающего уже не одни полицейские участки и тюрьмы, но и прекрасные дома и дворцы, некогда построенные крепостными мас­терами, картины великих художников, библиотеки и прочее якобы «барское» добро.

Неохота соглашаться, когда ныне революцию нередко целиком уподобляют пожару и разору, но и забывать о том, что она способна обернуться этим страшным ликом, не стоит.

В свое время вожаки большевистской партии пренебрежительно отмахнулись от «панических» предостережений, что они смешива­ют государство с носителями власти, ради подрыва позиций прави­тельства разрушают стачками хозяйственную основу страны и под­рывают «самую основу культуры — дисциплину труда», как писал Петр Струве.

Увы, разрушительный булыжник «экспроприации экспроприато­ров» (в русском переводе — «грабь награбленное»!), освященных идеологией жестоких самосудов, изгнания или «перевоспитания» буржуазных «спецов» с тех пор наделал дел и, казалось бы, должен оставить по себе недобрую память.

Несколько десятилетий «его величеству рабочему классу» беско­нечно льстили и одновременно втирали очки. На политической сце­не разыгрывался новый вариант андерсеновской сказки о голом ко­роле, якобы роскошно разодетом.