Что было на веку... Странички воспоминаний

Да я и сам бывал свидетелем подобной его оплошной откровен­ности. Уже в 1962 году приехали мы большой делегацией в Болга­рию, явились, как было положено, к послу Денисову, и тот битый час «знакомил» нас со страной, в основном подчеркивая уважение бол­гар к «старшему брату»: и программу-то партийную они у нас цели­ком переняли, и даже на всяких собраниях сначала приветствия ЦК КПСС шлют, и лишь потом — своему. И вот позже, в разговоре с со­ветником посольства по культуре, Суркова прорвало: сколько, гово­рит, ни езжу, всегда наши послы о культуре страны — ни словечка!

Денисов, надо сказать, редкостный был тупица, впрочем, как и не­которые его коллеги. Приезжает, например, в Венгрию новый амери­канский посол, встречается с нашим, и тот ему — сочувственно: «На­верное, у вас теперь работы невпроворот...». «Да нет, — отвечает аме­риканец, — я пока все больше читаю» (дескать, надо же знакомиться с новой страной!). «Нет, — молвил наш с явным неодобрением, — нам читать некогда». Ну и разошлось, конечно, по всему Будапешту.

Как редактор Сурков определенно был в ту пору белой вороной.

Правоверный сталинист, но не лизоблюд, отнюдь не державший­ся за свое руководящее кресло (благо к его услугам их было мно­го — и в руководстве Союза писателей, и всюду, куда бы он захотел воссесть), не важничавший, не чванный, демократичный, словоохот­ливый. Он, что называется, за словом в карман не лез — то за безза­ботно шутливым, то не без изящества и ехидства попадающим оппо­ненту не в бровь, а в глаз.

Уже поэтому в редакции его любили и ценили, хотя нередко сето­вали на вечную занятость «на стороне» и постоянные отлучки по де­лам Союза писателей и на всевозможные съезды и конгрессы уже за­рубежного свойства. На одном из редакционных капустников, воль­ный дух которых образовался тоже не без участия Суркова, он и сам хохотал у «рекламного» плаката: «Покупайте телевизор, —- и вы всегда будете видеть своего главного редактора!» (он и на ТВ, дейс­твительно, стал желанным гостем!).

Вся повседневная «нагрузка» по журналу ложилась на плечи за­местителя главного редактора, которым после смерти Е.М. Склезнева стал опытный журналист Борис Сергеевич Бурков. И все же даже совсем не регулярные появления Суркова на редколлегиях и летуч­ках во многом задавали тон в журнале, кое-кого заставляли вбирать отточенные за десятилетня острые коготки или, что еще более важ­но, решительно умерять главенствовавший тогда в печати ура-патри­отический ажиотаж и безудержное хвастовство «достижениями со­циализма». Так, после чьего-то пылкого дифирамба в честь очеред­ного «сталинского» снижения цен Сурков сердито порекомендовал автору не столь уж восторженно и визгливо совать нос в тарелку ра­бочего человека, исчисляя, чем его на сей раз осчастливили.

Однажды мы заспорили с сотрудником отдела литературы Ана­толием Алексеевичем Кудрейко. Он, знавший «Алешу» давным-дав­но, считал, что он реализовал свой талант полностью. Мне же до сих пор кажется, что это не так. Втянутый в беличье колесо заседаний и всяких мероприятий, Сурков все реже всерьез усаживался за пись­менный стол.

Помню горечь, с которой он в начале 1953 года обронил на обсуж­дении своих стихов, что у него «вся война внутри перегорела». Поз­же все грозился приняться за воспоминания и в разговоре со мной божился, что обязательно напишет о Михаиле Исаковском, с кото­рым много лет дружил, да так и не собрался.

Не дошли руки за всякой суетой? Или тоже «перегорело»? Или трудно, боязно было пристально вглядеться во все пережитое, заду­маться о пройденном пути, о грехах и ошибках? Кто знает...

Настороженно и как-то растерянно отнесся он к хрущевской «от­тепели». В брежневскую же эпоху и вовсе не пришелся ко двору, пос­тепенно оттесняемый жадной толпой куда более покладистых и юр­ких литературных функционеров.

Подкапывались уже и под «Краткую литературную энциклопе­дию», выходившую под его редакцией, усматривая в ней солидар­ность с «линией» журнала «Новый мир». Дошло до того, что на об­суждении очередного тома Алексей Александрович, в прошлом сам приложивший руку к критике этого журнала и порой бывший с его редактором, как говорится, на ножах, вспыхнул и с присущей ему яз­вительностью одернул «судей»:

— Что за новомирские тенденции, хотел бы я знать? Вот смотрю на редколлегию «Нового мира»: Гамзатов, Айтматов, первый секре­тарь правления Федин. Главный редактор — Твардовский, за которо­го я отдал бы трех редакторов московских журналов.

Невесел был конец его жизни. Поредел круг друзей. Отхлынули, кинулись по «новым адресам» те, кто еще недавно лебезил перед ним и превозносил до небес. Слабел и слабел контакт с читателем... Горькие ноты прорываются в стихотворении «В печи пылают весело дрова...» (какой-то непроизвольный отголосок знаменитого, давнего: «Бьется в тесной печурке огонь...»):

Еще листок в календаре моем

Лег на душу, как новая нагрузка

Кто объяснит мне — почему подъем

Бывает легче медленного спуска?