Что было на веку... Странички воспоминаний

Можно себе представить, что Нина переживала, но держалась очень мужественно и разве что, когда я провожал ее в один из этих черных дней в редакцию, маленький подвальчик во Втором Волконс­ком переулке, грустно проронила: «Хорошая была работа...». У меня прямо сердце сжалось.

Приказ министра предстояло, однако, согласовать с ЦК, о чем Булгаков с Денисовым самонадеянно заранее не позаботились. Меж­ду тем один из отделов этого всемогущего учреждения, в котором ра­ботали уже упомянутый столь известный впоследствии А.Н. Яков­лев и Н.Б. Биккенин, к журналу явно благоволил в отличие от друго­го отдела, где Нинино увольнение были готовы одобрить. Возникла распря, усугубленная тем, что при внимательном ознакомлении с де­нисовским сочинением сразу обнаружились и предвзятость, и явные подтасовки, да и просто-напросто глупость автора.

Дело застопорилось на долгие месяцы, пока вдруг не было при­нято новое и поистине соломоново решение: передать журнал из ве­дения Министерства трудовых резервов во Всесоюзное общество «Знание», где изданию, и название-то носившему «Знание — сила», впрямь было самое место.

Это произошло уже следующей весной. Нина лежала больная на даче в писательском поселке Пахра, у наших добрых знакомых Жда­новых, когда Булгаков стал разыскивать ее, чтобы оповестить о слу­чившемся и о том, что она оставлена в прежней должности. К чести министра надо сказать, что, видимо, он не особенно настаивал на сво­ем старом решении, инициатором которого был не он, а Денисов.

Несмотря на свое «висячее» положение в летние месяцы 1968 года, Нина решила уйти в отпуск, и мы уехали в Карелию, куда нас зазывал молодой тогда писатель Станислав Панкратов.

Я познакомился с ним еще десять лет назад во время командиров­ки на Северный флот, где Панкратов работал в редакции. Его приста­вили к «гостю». Физиономия у Станислава была лукавая, слегка сма­хивающая на лисью, и юмором он обделен не был. Впоследствии я написал предисловие к одной из его книг, а с некоторыми его маршру­тами по излюбленным северным местам пересекались и наши. Увы, он сравнительно рано умер, будучи уже главным редактором журнала «Север», выходившего в Петрозаводске, где Станислав обосновался.

По приезде в этот город мы у четы Панкратовых не засиживались. Сначала улетели через Онегу на Водл-озеро и поселились на остров­ке, по соседству с которым стояла большая Ильинская церковь, а ма­лость передохнув после столичных передряг, совершили обратный перелет и двинулись осматривать многочисленные часовни по сове­ту и указаниям Вячеслава Петровича Орфинского, автора книги «Де­ревянное зодчество Карелии».

Надо сказать, что выбраться с островка на Водл-озере оказалось непросто. Разыгралась непогода, по озеру ходили внушительные волны, на которые мы взирали не без грусти и опаски. Но вдруг на ближний островок, с упомянутой церковью и кладбищем, откуда не возьмись, пришла моторка, из которой выбрались пожилая женщина и крепкий парень, водрузивший на плечи какой-то заботливо укутан­ный большой длинный предмет.

Мы, признаться, подумали, уж не кинооператоры ли приехали снимать храм (он того стоил!), однако спустя довольно продолжи­тельное время приезжие возвратились на берег уже налегке и засо­бирались в обратный путь. Тут мы стали во всю махать руками, что­бы привлечь внимание, и они переправились к нам через сравнитель­но небольшую протоку. Узнав, что они едут как раз туда, куда и нам, к самолету, надо, мы стали умильно проситься в «попутчики».

— А потонуть не боитесь? — серьезно спросил парень.

Мы, и правда, побаивались, но заверили, что — нет. Поехали... Было страшновато, но все обошлось благополучно.

Когда же мы поинтересовались, зачем они вообще приезжали в такую непогоду (и на наше счастье!), оказалось, чтобы привезти и поставить на родительскую могилу новый крест: женщина была откуда-то издалека и пережидать непогодь не могла.

И словно бы по контрасту с этим трогательным эпизодом мы че­рез несколько дней лицезрели близ одной деревни ветхую, полураз­рушенную часовенку, на стене которой размашисто, огромными бук­вами было намалевано «Фантомас».

Огорченная этим зрелищем, Нина сердито отвернулась и села по­одаль. Я же бродил вокруг и нашел яму с полусгнившими облом­ками. Начал рыться в этой груде и вдруг увидел столбики, видимо, от входных врат, изукрашенные простодушной резьбой — чашами с виноградом, побегами, листьями.

Немалого труда стоило отчистить грязь, срезать всякую гниль, а потом с грехом пополам уместить находку в рюкзаке. Зато теперь высохшие и даже как будто чуть серебрящиеся столбики эти красу­ются у нас в передней в компании с уже упоминавшимися северо­двинскими прялками, цепом и несколькими лемехами (конечно, не сошниками от плуга, а теми ромбовидными осиновыми дощечками, которымй, подобно черепице, покрывались крыши и главки деревянных церквей и часовен).

Однако вслед за этой удачей жизнь стала пасмурной.