Что было на веку... Странички воспоминаний

Только мы обосновались в старой олонецкой гостинице, поброди­ли по городу и даже обзавелись кое-какими знакомствами, как я по легкомыслию ухитрился сильно простыть, и пришлось срочно воз­вращаться домой.

Но это были еще цветочки. Ягодки заалели, когда утром перед отъездом мы спустились позавтракать в буфет и по рычанию репро­дуктора поняли: что-то произошло с Чехословакией! Ясного пред­ставления о случившемся не было, пока проездом в Петрозаводске не позвонили Панкратову.

Понятно, ехали мы домой в похоронном настроении, рассеять ко­торое было нечем. «Личное» (все еще непонятное будущее Нины) и «общественное» дополняли друг друга.

Я же потерял возможность увидеть прежнюю, еще дружески и даже благодарно относившуюся к нам после войны страну и так на­зываемую «пражскую весну». А ведь как раз в ее начале Союз жур­налистов хотел включить меня в состав отправлявшейся в Прагу делегации. Я, конечно, был очень рад. Однако, когда это стали со­гласовывать с Союзом писателей, там мне дали от ворот поворот, сославшись на то, что два года назад я был одним из подписавших письмо с предложением взять на поруки (всего только! не оправдать не освободить!) Юлия Даниэля и Андрея Синявского.

Все той же злополучной осенью 1968 года не стало нашей с Ни­ной доброй знакомой, если не просто друга, — писательницы Алек­сандры Яковлевны Бруштейн.

Я много лет жил по соседству с ней, буквально в двух шагах от ее дома в Серебряном переулке, еще не рассеченном тогда пополам но­вым проспектом, но впервые встретился с ней только осенью 1953 года на обсуждении журнала «Советский Казахстан», происходив­шем в так называемой областной комиссии Союза писателей.

Комиссия эта имела какое-то более длинное название, которого я уже не помню, и помещалась всего в одной комнате известного «Дома Ростовых», насчитывая лишь несколько штатных работников (в том числе секретаря Анну Яковлевну Годкевич, скромнейшую, не­сшую множество всяких организационных обязанностей), но, по моему глубокому убеждению, по результативности мало уступала буду­щему Союзу писателей РСФСР. Он был создан несколько лет спустя стараниями Леонида Соболева, пришедшегося по сердцу Хрущеву своими выступлениями против «Литературной Москвы» и романа Владимира Дудннцева «Не хлебом единым». Соболев и возглавил этот союз, выделившийся из всесоюзной писательской организации, быстро обросший множеством «штатных единиц» и вскоре заняв­ший большой особняк на Комсомольском проспекте. (Сейчас все это представляется неким прообразом будущего отделения от СССР ель­цинской России). Но это — к слову.

На упомянутом обсуждении я делал подробный обзор журнала, легший потом в основу статьи «По шаблону», которая была вскоре напечатана в «Новом мире» и на следующий год, в пору яростной критики этого журнала, порой фигурировала в списке его «ошибок».

Ко мне очень близко подсела пожилая, седая женщина со слухо­вым аппаратом, очень напряженно и внимательно слушала и потом даже сказала нечто одобрительное. Это и была А.Я. Бруштейн, де­тская писательница и автор многочисленных пьес.

Два года спустя я прочел в «Учительской газете» совершенно воз­мутительную, зубодробительную рецензию некоего К. Владимиро­ва на прелестную повесть Веры Пановой «Сережа». Видимо, после уже упоминавшейся выше кочетовской статьи в «Правде» о «Време­нах года», эта писательница казалась легкой добычей для так назы­ваемой проработочной критики, и К. Владимиров (или как там его?) разрезвился: озаглавил свою статейку «Бедный Сережа» и обвинил автора повести в том, что у героя «обедненное детство», не показано его «отношение к книгам», «мальчик не замечает красоты окружаю­щей природы», зато «награжден преувеличенной склонностью к са­моанализу», тогда как «простые маленькие советские мальчики и де­вочки мечтают об игрушках, о книжках, о вкусной манной каше...». (Вот уж поистине — свежо предание, а верится с трудом!)

В ответ я напечатал в журнале «Крокодил (1955, № 34) фельетон «Березовая каша», где высмеял подобные критические «методы». Сама моя «подзащитная» на него никак не откликнулась, зато Алек­сандра Яковлевна, давно знавшая Панову и ее нелегкую биографию (арест мужа, нищета, драматическое тысячеверстное путешествие с детьми по оккупированной земле), тут же мне позвонила и выразила живейшую признательность.

На следующий год я то ли был приглашен в гости, то ли сам напросился с целью что-нибудь раздобыть для новорожденной «Моло­дей гвардии», и Александра Яковлевна подарила мне свою недавно дошедшую повесть «Дорога уходит в даль».

Книга настолько мне понравилась, что я опубликовал в «Лите­ратурной газете» (17 ноября 1956 г.) рецензию на нее, получившую немалый отклик (выше мельком уже упоминалось о восторженной похвале Андроникова, высказанной как раз по этому случаю).

Сама же Александра Яковлевна на следующий день прислала мне письмо, цитировать которое (равно как и некоторые иные, вызван­ные другими моими статьями и книгой о ней) представляется мне нескромным.