Октябрь посвистывал ветрами, тянул низкие облака и сыпал дождиком. Ждать «милостей от природы» не приходилось и на новом месте. Но полк был крепок и в наступившие длинные ночи порою успевал делать по два вылета. В затылок основному составу дышала очередная цепочка молодых лейтенантов. Самые нетерпеливые торопили меня, подталкивали, старались изо всех сил поскорее получить боевую задачу – так велика была страсть застать войну в натуральном виде, хотя бы на ее исходе. Попадались, признаться, и более «уравновешенные», относившиеся к этому фактору вполне спокойно, не страдая энтузиазмом.
Грицев село большое – районный центр. На главной площади высилось несколько каменных домов, а вокруг – хаты, огороды, сады, заборы и немощеные улицы. Через село протекает речка. Рядом – добротное шоссе аж до Киева.
Контрразведчики предупредили – места здесь бандеровские. Пришлось у общежитий погуще выставлять караулы. Но начальство все равно предпочло постой у хозяев. Осторожно, не надеясь на мое согласие, квартирьеры предложили и мне комнату в добротном каменном доме, но на отшибе, с краю села. За домом шло неширокое поле, а дальше чернел сосновый лес. Я согласился без колебаний. Правда, навестивший нас теперь уже генерал Тихонов, узнав об оторванности моей квартиры от штаба и общежитий, потребовал немедленно переселить меня ближе к центру. Раза два или три я, подчиняясь его воле, ночевал в общежитии, но тот дом не бросил. Просторная, вся в белизне стен и занавесок, светлая и теплая комната, отданная мне для ночлега, широкая кровать с высокой периной и горой подушек, молодая, заботливая, с небольшим семейством и дойной коровой хозяйка – ну с какой стати покидать этот благостный уголок? Да мне и перед Стэпой, как звали по-украински мою покровительницу Степаниду, было неловко перебираться в более безопасное место, вроде как из трусости. Быть заподозренным в боязливости, да еще женщиной – нет кары тяжче.
В этой комнате до моего поселения квартировал, когда проходил через здешние места 1-й Украинский фронт, сам командующий войсками генерал армии Ватутин. Его живой дух и образ доброго, шутливого и приветливого человека все еще витал в этой комнате, жил в свежей памяти и веселых рассказах и Стэпы, и ее семьи. В ватутинское время дом был под мощной боевой охраной, и бандеровцы в этой округе никак себя не проявляли. Да и сейчас о них шли только разговоры. Судя по всему, наш райцентр, где стоял полк, их не особенно соблазнял перспективой вооруженных столкновений. Они чаще бандитствовали по сторонам, в местах более глухих, чем наше, да и не здесь был эпицентр их разбоя.
Со мной не только пистолет, но и легкий автомат с полным рожком патронов. «Ночевать» мне больше приходилось днем, а если ночью, то шел я к дому самой незаметной и тихой тропинкой через кладбище. Но однажды, в дождливую серую ночь, в глубине села захлопала перестрелка.
Молодой штурман Володя Мильченко, по случаю какой-то болячки, от полетов был отстранен и с забинтованной головой поздним вечером решил навестить новых грицевских знакомых, отправившись к ним напрямик через огороды. Как вдруг впереди за изгородью промелькнула и застыла, будто кого-то высматривая, еле различимая тень. Рядом появилась другая. Мильченко залег. Не проявляли себя и тени. Наконец из темноты раздался голос:
– Ты хто? А ну, давай сюды!
Мильченко промолчал. В его сторону трахнул выстрел. Пуля прошла рядом. Володя ответил. Те гады еще раз, другой, третий. Им навстречу пуля за пулей посылал и наш неробкий боец. Потом стал отползать и, когда почувствовал, что оторвался, бегом в штаб. В комнате командира полка сидели трое – сам Александр Иванович, начальник штаба Рытко и я, слушали донесения разведчиков погоды. Вдруг в мигом распахнутой двери возник Мильченко – без фуражки, в белых бинтах, вспотевший и запыхавшийся.
– Там бандеровцы! Ведут огонь! Я отстреливался. Еле ушел. Они за огородами. Там! – неопределенно показал он рукой.
Александр Иванович недоверчиво осмотрел мокрую фигуру, позвонил дежурному по полку, приказал поднять караул, дежурный взвод и ждать его команды. Он начал было уточнять обстановку, пытаясь понять, где это случилось и сколько их там, бандеровцев, но тут раздался телефонный звонок. Трубку снял командир. Секретарь райкома комсомола тоже докладывал о бандеровцах, проникших в село, и что он вел с ними перестрелку, а одного, у которого голова перебинтована, может, даже убил.
Шапошников прикрыл трубку рукой, залился хохотом и, еще давясь от смеха, поблагодарил секретаря за бдительность и храбрость и добавил:
– Ты в того бандеровца с белой повязкой не попал, но мы его поймали, а остальных разогнали. Не беспокойся – передадим куда следует. Бди, дорогой!
Караулу и взводу дал отбой. Мильченко стоял растерянный и сникший.
– Иди спать, – сказал ему командир, – а то еще с перепугу убьешь кого-нибудь.
Но всякого рода банд в годы войны развелось немало. Одни, те, что ближе к западу Украины, входили в бандеровские группировки, другие бандитствовали сами по себе.